Горькая сладость - Лавейл Спенсер

Одна из малышек под розовой карточкой лежала на спине и плакала. Ее ручки и ножки судорожно дергались. Он подошел поближе к окну и достал очки из кармана пиджака. Надев их, он сумел разобрать надпись на карточке.

Сюзанна Мариан Стерн. Его словно ударило током. Подбросило к потолку и швырнуло вниз. Сокрушительная эмоциональная волна оглушила его. Кровь гулко стучала в висках. Глаза застили слезы. Он был полон чувств и абсолютно опустошен. Счастлив и обездолен одновременно. Он хотел бы никогда не подходить сюда — даже близко. Но в то же время, переломал бы кости любому, кто помешал бы ему это сделать. Отцовская любовь? Непостижимая и первозданная, и гораздо более настоящая, всеохватная и глубокая, чем все, что он испытывал в жизни.

Волосы малышки по цвету и мягкости напоминали пушок одуванчика. Они равномерно охватывали всю округлость ее головки — такая же блондиночка, каким был он сам на детских фотографиях, какой была Анна... а еще до нее — мать Анны.

— Сюзанна? — прошептал он, дотрагиваясь до стекла.

Она была красной и сморщенной, с личиком, искаженным плачем, глаза скрывались за двумя крохотными подушечками розовых складок. На фоне белого фланелевого одеяльца ее скрюченные ножки выражали негодование. Застыв в сантиметре от прозрачного стекла, он ощутил непреодолимое желание дотронуться до нее. Эрик бессознательно потянулся к ней руками, и ладони уперлись в стекло. Никогда раньше он не чувствовал себя таким отвергнутым.

Возьмите ее! Кто-нибудь, возьмите ее! Она мокрая, или голодная, или у нее болит животик, разве вы не видите? Или здесь, может быть, слишком яркий свет? Или она хочет, чтобы ей распеленали ручки? Кто-нибудь распеленайте ей ручки, я хочу видеть ее ручки! Через стекло он слышал, как она плачет. Слабый, мяукающий звук, похожий на дальний крик олененка. Подошла сестра, улыбаясь, подняла Сюзанну из стерильных ясель и начала сюсюкать с ней, отчего ее губы стали похожи на замочную скважину. Табличка на халате сообщала, что сестру зовут Шейла Хильгесон. Это была красивая молодая женщина с каштановыми волосами и веснушками — Эрик видел ее впервые. Она покачала малышку одной рукой, освободила трясущийся подбородочек Сюзанны от замявшейся складки распашонки и, повернувшись, показала ребенка Эрику. От ее прикосновений девочка мгновенно успокоилась, но ротик был открыт и искал грудь. Не найдя, к чему присосаться, Сюзанна вновь завопила, ее личико искривилось и покраснело.

Шейла Хильгесон слегка пошлепала ее и с улыбкой взглянула на человека за стеклом.

— Время кормить ее, — прочел он по губам сестры, и чувство утраты охватило его, когда та понесла малышку прочь. Постой! Я ее отец, я больше не смогу сюда вернуться.

У него сжалось горло, а холод в груди очень напоминал чувство страха. Он задыхался и, втягивая воздух короткими глотками, весь напрягся, пытаясь совладать с собою.

Эрик отвернулся и вышел. Шаги отдавались гулкими выстрелами в пустом холле. Его мучил простой вопрос «какой номер палаты у Мэгги». Если бы он знал, то вошел бы к ней, присел к постели, взял за руку... и что? Вместе оплакивать ситуацию? Сказать ей, что он все еще ее любит? Что сожалеет о случившемся? Сделать ее жизнь еще тяжелее?

Нет, самое гуманное сейчас — просто уйти. Спускаясь в лифте на цокольный этаж, он прижался головой к стенке кабины и зажмурил глаза, борясь с подступающими слезами.

Дверь лифта открылась, и появилась Бруки, держа в руках громадный букет в пурпурной обертке цветочного магазина. Они застыли в оцепенении и стояли так, пока дверь не стала закрываться. Эрик придержал ее ногой и вышел. Дверь с шумом захлопнулась, и они оказались друг перед другом — с серьезными лицами, не зная, что сказать.

— Здравствуй, Бруки.

— Здравствуй, Эрик.

Притворяться было незачем.

— Не говори ей, что я приходил.

— Я думаю, она хотела бы знать об этом.

— Тем более не говори.

— Значит, ты наладил отношения со своей женой?

— Мы пытаемся это сделать, — ответил Эрик, но его лицо не выражало радости по поводу этого признания. — Что Мэгги собирается делать со своей гостиницей?

— Она закрыла ее и больше не принимает гостей. А весной хочет выставить ее на продажу.

Еще один удар. Он прикрыл глаза.

— О, Господи!

— Она думает, что ей будет лучше переехать в другое место.

Ему потребовалось какое-то время, чтобы ответить.

— Если ты услышишь, что ей нужна помощь — любого рода, — сообщи мне, пожалуйста.

— Хорошо.

— Спасибо, Бруки.

— Не за что. А теперь, послушай, уходи быстрее, если не хочешь, чтобы тебя увидели.

— Я так и сделаю. Не говори ей, что я приходил.

Она махнула рукой на прощание, стараясь, чтобы жест не выражал сочувствия, и проследила, как он вышел из парадной двери. По пути к палате она не размышляла, должна ли выдать ей приход Эрика, или нет — чего хотела бы от нее сама Мэгги? Она ведь все еще любит Эрика и изо всех сил старается пережить его потерю. Бруки вошла в палату как раз в тот момент, когда сестра протягивала Мэгги ребенка.

— Привет, Мэг. Как титьки? — приветствовала она подругу.

Мэгги взглянула и засмеялась, принимая дочку и бутылку с соской.

— Сейчас не так уж и плохо. Но через день-другой, когда появится молоко, они надуются, как две канистры. Посмотри сама, какие они.

— Эй, долгожданный детеныш!

Бруки положила цветы на тумбочку и подошла к кровати на место вышедшей из палаты сестры.

— Привет Сюзанна-Банана. Как ты себя чувствуешь в новом мире? О Боже, Мэг, как она смотрит! Косит глазками и все такое!

От смеха Мэгги ребенок качался на ее груди.

— Ты принесла цветы?

— Это для младенца, а не тебе.

— Тогда разверни пакет, чтобы малышка могла их увидеть.

— Хорошо, сейчас. — Бруки разорвала бордовую бумагу. — Смотри, Сюзанн, это глоксиния. Сможешь повторить: глокси-ни-я? Ну, пытайся: гло-кси-ни-я. Что, черт возьми, за дела, Мэгги, ребенок не может сказать слово «глоксиния». Кого ты здесь воспитываешь, слабоумную дуру?

Это был характерный для Бруки способ выражения любви, хамоватый и с юмором. Она обняла Мэгги и добавила:

— Все идет хорошо, малыш. Твоя дочка прекрасна.

Несколькими минутами позже в палату вошел Рой, неся в руках плюшевого мишку размером со стул и букет маргариток и хризантем, который он отложил в сторону, как только увидел внучку. Пока все тотошкались с малышкой, пришли новые посетители: сначала Тэйни, а еще через четверть часа — Элис Бичем, давняя соседка семьи Пиерсонов. В царящей суете и общении с новыми посетителями у Бруки не было возможности сообщить Мэгги о визите Эрика.