Львиный престол - Олаф Бьорн Локнит

Наконец, все заняли свои места, споря о более удобных сиденьях рядом с Конаном, и варвар, налив в один большой кубок вина, поднял его и провозгласил, обведя всех нас внимательно-смешливым взглядом:

— Ну что, круговую? И пусть каждый скажет что-нибудь хорошее. Я же говорю так: все кончилось относительно недурно. И это главное.

А дальше мы по кругу принимали кубок и высказывали свои мысли. Коротко, правда. Первым чашу взял сидевший по левую руку от короля Паллантид:

— Голову вы мне заморочили… Один король, другой… Конан, надеюсь, что ты сейчас — настоящий.

— Ты, Конан, бесспорно, хороший человек, — ласково проворковала Ринга и вкрадчиво добавила: — Но там, где ты появляешься, неминуемо следуют одни только неприятности.

— Домой хочу, — проворчал я, когда чаша перешла в мои руки. — Надоели! Заговора приличного не могут устроить!

— За магию и волшебство, а также за то, чтобы таковые всегда служили во благо, — провозгласил Тотлант, не уточняя, однако, во благо чего должны действовать упомянутые колдовские силы.

— И зачем я только во все это ввязался? — вздохнул Веллан, исподлобья глядя на Конана. — Едва голову не проломили, ошейник надевали, будто я шавка какая-то… Конан, бросил бы ты корону и снова вернулся к нам простым наемником!

— Не дождешься, — хищно улыбнулся киммериец и перевел взгляд на Эйвинда, осторожно взявшего кубок.

— А что?.. — буркнул асир. — Я вот точно знаю, что мир к упадку клонится. Так у нас в деревне старейшины говорили. Но люди вы хорошие. Все до одного.

И отпил.

Хальк забрал чашу у Эйвинда, резко встал, отодвинув задом кресло, на миг задумался и, воодушевившись, разразился речью:

— Достославнейшие и многоудачливые спутники мои! Зане все мы ныне пребываем во счастии и благочинии, ино же возглашаем здравия венценосителю земель наших и оборителю чудищ зломерзких. Ведомые оным, пронесли мы тела наши бренные отсель, пределов Тарантийских, ко землям неведомым чрез хляби, препоны, волнения и пучины, чрез пущи дремучие, тако же горы, высотою своей замечательные…

— Хальк! — рявкнул Конан. — Остановись! Мы все знаем, что ты умный. Так что ты хочешь сказать? Только, пожалуйста, говори человеческим языком, а не кривляйся!

— За нас с вами, — Хальк внял возмущенным речам киммерийца и перестал пародировать язык древних летописей. — И пусть сдохнут все наши враги! Ура?

— Ура!!! — дружно завопили все мы, а чаша была передана герцогу Пуантенскому.

— Я, — сказал Просперо, — никак не предполагал, что, способствовав Конану захватить власть, потом влипну в такую вот историю. Не забудьте, что нынешний государь правит всего восемь месяцев, а бедствий на Аквилонию свалилось не меньше, чем за время царствования Сигиберта, Вилера и Нумедидеса, вместе взятых! Что ж дальше-то будет?

Он, допив остатки вина, поставил кубок на стол, а Конан тяжко вздохнул.

— Я же просил вас сказать что-нибудь хорошее! — уязвился киммериец нашими речами. — Неужели это настолько трудно? Наговорили гадостей… Причем обратите внимание, что все вы сидите в моем собственном замке, лакаете мое вино, пользуетесь моим гостеприимством… — варвар обреченно покачал головой. — Нет, однажды я все-таки брошу вас всех и уеду домой, в Киммерию.

Конан плеснул в чашу еще немножко вина и, подняв ее над головой, сказал:

— Все, что было в прошлом, ушло навсегда. Теперь будем думать о настоящем и будущем. Знаете, как люди говорят? Кто старое помянет…

Однако помянуть недавние события за этим веселым обедом пришлось еще неоднократно.

Перво-наперво Конан рассказал мне о событиях минувших суток. На первом месте, разумеется, стояло отбытие Эвисанды из дворца. Оказывается, прекрасная графиня (которая изначально подозревала, что вокруг плетутся какие-то невероятные интриги), решила порвать с Конаном после неудачной попытки Ринги отравить двойника. К сожалению, присущий моей супруге Дар внушения не всегда одинаково действует на разных людей. Эвисанда очнулась сразу после исчезновения Ринги из спальни, обнаружила, что все двери заперты, а на кровати лежит… Полагаю, Тицо каким-то образом напугал маленькую Эви. То ли своим видом, то ли необычным поведением. Графиня Аттиос открыла дверь спальни, созвала истошными криками «Король умирает!» стражу, вкратце объяснила примчавшему Юнию Паллантиду, что произошло, а затем с плачем убежала в свои покои. Наверное, очень испугалась.

Мне не хочется думать плохо об Эвисанде, но я считаю, что графиня страшилась не столько за короля, сколько за свое положение. А вдруг ее обвинят в попытке отравления? Рингу ведь никто не видел…

(Спустя две или три луны после этой истории, уже в Бельверусе, Ринга вдруг разоткровенничалась и поведала мне о своем разговоре с Эви, состоявшемся наутро после попытки переворота. Госпожа Аттиос постоянно плакала, собирала в шкатулку подаренные Конаном драгоценности, а ее служанки укладывали сундук. Ринга заявилась очень невовремя и мигом превратилась в основной объект ярости Эвисанды: «Это вы, немедийцы, во всем виноваты!» и так далее. Ринга, что было для нее весьма необычно, терпеливо вынесла бурный обличительный поток, десятки оскорблений и ручьи слез, потом же попыталась объясниться. Слушать ее Эвисанда, разумеется, не стала. Основная суть ее обиды была вот в чем:

— Это ты со своими интригами превратила Конана из достойного человека в чудовище! Я так боялась за него! А он, негодяй, оттолкнул меня! Что вы с ним сделали? Заколдовали, да?

Ринга еще раз попробовала доказать Эви, что король снова стал таким, каким был раньше, однако вышедшая из себя графиня Аттиос и слушать ничего не пожелала. А в завершение выдала моей жене следующую фразу:

— Убирайся отсюда, ищейка! Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего! А свою немедийскую тайную службу ты можешь…

Дальше последовал новый поток ругательств, которым Эви наверняка научилась от Конана. Вот так мы и потеряли самого высокопоставленного конфидента за всю историю Вертрауэна. )

А Конану тем временем нужно было объясняться с королевским двором и быстро измышлять более-менее убедительную версию недавних происшествий. По счастью, герцог Просперо (регент вовсе не поехал в Немедию, а остановил гвардейский эскорт верных ему пуантенцев в загородном дворце неподалеку от Тарантии. Просперо чувствовал, что в ближайшие дни произойдет нечто важное, а кроме того, он знал, что на троне самозванец) получил от своих осведомителей в городе сообщение о странной ночной заварушке в замке короны и немедленно вернулся обратно. Нашел во дворце Конана, прекрасно, однако понимая, что рискует — если бы на троне оставался двойник, Просперо не сносил бы головы. Король и герцог заперлись в кабинете вместе с Рингой, сидели там почти два колокола и, наконец, состряпали веское объяснение.