Бен-Гур - Льюис Уоллес

– Благословен будь, Царь Израильский, явившийся нам во имя Господа!

И все шедшие вместе с верховым, дальние и ближние, ответили столь мощным криком, что воздух, казалось, задрожал от него и словно вихрь пронесся по склону холма. В этом громе голосов крики наших бедных прокаженных были подобны не более чем щебетанию воробьев.

Еще через несколько мгновений две толпы слились в одну. Настала именно та возможность, о которой мечтали несчастные. Если бы им не удалось воспользоваться случаем, то подобная возможность была бы утеряна навсегда, а вместе с ней и все их надежды на выздоровление.

– Ближе, дитя мое, давай подойдем поближе. Он нас не услышит, – сказала мать.

Встав с колен, она стала проталкиваться вперед. Ее иссохшие руки были подняты высоко вверх, она издавала пронзительные крики. Оборачивавшиеся на эти крики люди, увидев ее страшное лицо, застывали от ужаса – предельное человеческое страдание производит на окружающих тот же эффект, что и царское величие, облаченное в золото и пурпур. Тирца, шедшая чуть позади, от слабости через несколько шагов упала и не решилась следовать дальше.

– Прокаженные! Прокаженные!

– Побить их камнями!

– Проклятые Богом! Убить их!

Эти крики сыпались на головы несчастных из толпы, многие в которой были слишком далеко от них, чтобы увидеть и понять, что именно происходит. Некоторые, однако, понаслышке знали о природе человека, к которому взывали несчастные. Другие же после долгого общения с Ним восприняли кое-что от Его божественного сострадания: они смотрели на Него и ничего не сказали, когда Он подъехал ближе и остановился прямо перед старшей из женщин. Она смотрела прямо ему в лицо – спокойное, печальное, красивое. Большие нежные глаза его были полны сострадания.

Вслед за этим произошел следующий диалог:

– О Господи, Господи! Ты видишь наши страдания; Ты можешь исцелить нас. Пролей на нас свое милосердие – помилуй нас!

– Веришь ли ты в то, что я способен сделать это? – спросил Он.

– Ты Тот, о Ком возвестили нам пророки, – Ты Мессия! – ответила она.

Его глаза излучали сияние, все поведение являло уверенность в себе.

– Женщина, – сказал он, – велика твоя вера. Да будет дано тебе по твоей вере так, как ты того хочешь.

Сказав это, Он постоял еще одно мгновение – всего только одно, не обращая внимания на толпу вокруг, и затем снова пустился в путь. Вслед Ему прощальным приветствием прозвучали вдохновенные слова благодарной женщины:

– Слава в вышних Богу! Благословен, трижды благословен Сын Божий, сниспосланный Им!

И тут же обе толпы, пришедшие из города и из Виффагии, сомкнулись вокруг него с криками радости, восклицая «Осанна!», размахивая пальмовыми ветвями, оставив прокаженных позади. Покрыв голову покрывалом, мать бросилась к Тирце и заключила ее в свои объятия с криком: «Дочь моя! Он обещал мне, Он воистину Мессия!» И обе женщины оставались коленопреклоненными, пока процессия в своем медленном движении не скрылась за вершиной. Когда же шум и пение стали едва слышны, началось чудесное превращение.

Сначала прокаженные ощутили движение свежей крови; она наполняла их жилы, бурля в них и согревая тела, и под напором этой волны они испытали невыразимо приятное чувство безболезненного исцеления. Каждая из них ощущала, как недуг начинает исчезать; их силы прибывали; они вновь обретали самих себя. Вслед за этим, словно для того, чтобы завершить процесс исцеления, стал возрождаться их дух, вознося своих обладательниц на волну исступленного восторга.

Свидетелем происходящего с ними была не только Амра. Читатель, без сомнения, помнит, с какой преданностью Бен-Гур следовал за Назаретянином во всех Его странствиях. Если же еще читатель вспомнит разговор, имевший место накануне вечером, то вряд ли удивится, узнав, что молодой еврей присутствовал в толпе в тот момент, когда прокаженная женщина появилась на пути паломников. Он слышал ее молитву и видел ее обезображенное болезнью лицо. Слышал он и ответ на ее мольбу и, хотя видел происходившее вслед за этим не однажды, тем не менее не мог привыкнуть к подобному зрелищу. Находясь недалеко от разыгравшейся при дороге сцены, Бен-Гур выбрался из процессии и присел на камень, чтобы наблюдать за всеми последующими событиями.

Так, сидя, он успокаивающе кивнул несколько раз своим людям – соратникам-галилеянам, тайно несшим с собой короткие мечи, скрывая их под своими длинными одеждами. Чуть позже к нему подошел смуглокожий араб, ведущий в поводу двух лошадей. По знаку, данному Бен-Гуром, он тоже не стал здесь задерживаться.

– Подожди вон там, чуть подальше, – сказал его молодой хозяин, когда процессия миновала их. – Мне нужно попасть в город пораньше, и Альдебаран поможет мне в этом.

Он погладил широкий лоб коня, перешел дорогу и приблизился к стоявшим там двум женщинам.

Напомним, что они были для него всего лишь незнакомками, к которым он испытывал интерес постольку, поскольку они были субъектами приложения сверхчеловеческой силы, поняв суть которой он смог бы вынести правильное решение загадки, которая столь долго волновала его. Подходя к ним, он бросил беглый взгляд на фигуру маленькой женщины, которая стояла около белой скалы, закрыв лицо руками.

– Неужели это Амра? – пробормотал он про себя.

Прибавив шагу, он миновал мать и сестру, все так же не узнавая их, и остановился перед служанкой.

– Амра, – склонился он над ней, – Амра, что ты здесь делаешь?

Она подалась вперед и, упав перед ним на колени, не в силах произнести ни слова, залилась слезами, обуреваемая радостью и страхом.

– О хозяин, хозяин, – наконец смогла произнести она. – Господь сжалился над нами!

Преданные души, привязавшись к другим, без слов понимают тех, к кому они испытывают сострадание; и сострадание это порой позволяет им самим почувствовать то, что испытывают их близкие. Так и бедная Амра, стоя в стороне и закрыв руками лицо, знала про все те изменения, которые происходили с прокаженными, не обменявшись с ними ни словом, – знала и полностью разделяла все их чувства. Ее выражение лица, ее слова, ее поведение – все выдавало охватившие ее чувства; и, быстро ощутив все это, Бен-Гур тут же связал это с женщинами, мимо которых он только что прошел. Повернувшись лицом к ним, он застыл на месте, словно его ноги пустили корни в каменистую почву Галилеи.

Женщина, которую он видел стоявшей перед Назаретянином, замерла, молитвенно сжав руки перед грудью и возведя к небесам глаза, из которых потоком лились слезы. Неужели его собственные глаза подводят его? Ни одна женщина не была столь похожа на его мать так, как эта незнакомка; она выглядела именно так, как выглядела его мать в тот злополучный день, когда римляне отрывали ее от него. Лишь одной чертой отличалась эта женщина от его матери – в волосах незнакомки пробивалась седина. Тем не менее сходство было несомненным, поскольку сила, сотворившая это чудо, возможно, приняла во внимание и природные изменения, обусловленные бегом лет. Но кто это рядом с женщиной? Кто же еще, если не Тирца? Чистая, прекрасная, идеальная, полностью расцветшая женской красотой; но во всем остальном она выглядела точно так же, как тогда, когда смотрела на него у парапета на крыше их дома в то утро происшествия с Гратом. Он давно уже считал их мертвыми и с годами смирился со своей тяжелой утратой; хотя он не переставал грустить о них, они все же просто исчезли из его планов и мечтаний. Едва веря своим чувствам, он положил руку на голову служанки и, дрожа всем телом, спросил ее:

– Амра, Амра, неужели это моя мама? И Тирца? Скажи мне, я не ошибаюсь?

– Заговори же с ними, о хозяин, поговори с ними! – сквозь слезы произнесла она.

Не дожидаясь ее новых слов, он, протянув вперед руки и плача от счастья, бросился к матери и сестре, крича:

– Мама! Мама! Тирца! Это же я!

Они услышали его слова и, всхлипнув, тоже бросились было к нему. Но внезапно мать остановилась, отшатнулась назад и произнесла старинное заклятие:

– Стой, Иуда, сын мой; не приближайся к нам. Нечисты, нечисты!

Слова эти не были обычаем, вошедшим в ее плоть и кровь за долгие годы ужасной болезни; они были рождены страхом за сына, и страх этот был еще одним проявлением святой материнской любви. Хотя они сами и были исцелены, но в складках их одежды могла таиться зараза, готовая наброситься на нового человека. Но у него ничего подобного и в мыслях не было. Перед ним стояли его самые близкие люди; он произнес их имена, и они ответили ему. Кто и что могло бы помешать ему воссоединиться сейчас с ними? И через секунду все трое, столь долго разделенные, уже сжимали друг друга в объятиях, обливаясь слезами.

Когда первый восторг от обретения прошел, мать сказала: