Бен-Гур - Льюис Уоллес

– Посмотри, Тирца, – сказала она, – взгляни только на эти золотые пластины, которыми выложены Золотые ворота. Как они блестят, отражая блеск солнца! Ты помнишь, как мы любили гулять там? Разве ты не хочешь этого снова? А еще представь себе – ведь наш дом совсем недалеко от них. Мне кажется, я даже вижу его, возвышающийся над крышей Святая Святых. Там нас заключит в свои объятия Иуда!

Приблизившись к седловине между двумя вершинами горы, в которой зеленели несколько миртовых и оливковых деревьев, и снова посмотрев в ту же сторону, они различили несколько тонких струек дыма, поднимавшихся в безоблачное небо, – напоминание нетерпеливым пилигримам, призывающее их поспешить к началу праздника.

Хотя добрая служанка не щадила себя, изо всех своих немногих оставшихся сил помогая Тирце во время спуска, несчастная девушка стонала при каждом шаге и несколько раз вскрикнула – столь острую боль доставляли ей движения. Ступив на дорогу – а именно на дорогу, проходившую между горой Соблазна и второй вершиной Масличной горы, – она, совершенно обессилев, опустилась на землю.

– Иди дальше с Амрой, мама, и оставь меня здесь, – едва слышно прошептала она.

– Нет-нет, Тирца. Что мне будет радости, если я выздоровею, а ты нет? Когда Иуда спросит про тебя, а он обязательно спросит, что мне сказать – что я оставила тебя на дороге?

– Скажи ему, что я любила его.

В этот момент мать заметила мужчину, быстро шагающего по дороге с восточной стороны.

– Мужайся, Тирца! И радуйся, – сказала она. – Вон там я вижу человека, который расскажет нам что-нибудь о Назаретянине.

Амра между тем помогла девушке сесть на придорожный камень и поддерживала ее, пока мужчина приближался.

– О мама, в своей доброте ты забыла, кто мы теперь такие. Когда этот путник приблизится и увидит нас, он поприветствует нас проклятием или камнем.

– Увидим.

Другого она и не могла сказать, поскольку слишком хорошо знала, как обращались ее соотечественники с изгоями, к которым они теперь принадлежали.

Как уже было сказано, дорога, на обочине которой стояла эта маленькая группа женщин, представляла собой лишь тропу, вьющуюся среди глыб известняка. Следуя по ней, путник должен был вскоре очутиться лицом к лицу с ними. Так и получилось, и через несколько минут человек оказался достаточно близко от них, чтобы расслышать предупредительный крик, которым они были обязаны известить его о своей болезни. Тогда, обнажив голову – еще одно требование закона, – мать как можно громче прокричала:

– Нечисты, нечисты!

К ее удивлению, человек не остановился и даже не замедлил шагов.

– Чем вы больны? – спросил он, останавливаясь лишь в паре метров от них.

– Ты видишь нас. Будь осторожен, – сказала мать, не теряя достоинства.

– Женщина, я посланец Того, Кто не единожды говорил с такими, как вы, и по единому Его слову они исцелялись. Я не боюсь.

– Ты говоришь о Назаретянине?

– О Мессии, – прозвучал ответ.

– Это правда, что Он сегодня войдет в город?

– Да. Он сейчас в Виффагии.

– И по какой дороге, господин?

– По этой.

Мать сжала руки перед грудью и благодарно возвела глаза к небесам.

– Кем ты Его считаешь? – с состраданием спросил мужчина.

– Сыном Божьим, – ответила она.

– Тогда оставайтесь здесь; или, лучше, поскольку с ним будет много народа, встаньте вон там, у белой скалы под деревом. Когда же увидите, как Он идет, не бойся и обратись к Нему. И если вера твоя велика, Он услышит тебя, даже если возгремит гром небесный. Я же иду возвестить Израилю, собравшемуся в городе и вокруг него, что Он уже близко, и приготовить их для встречи с Ним. Да будет мир с тобой и твоими близкими, женщина.

С этими словами путник двинулся дальше.

– Ты слышала, Тирца? Ты слышала? Назаретянин уже в пути, и Он идет по этой дороге, и Он услышит нас. Сделай еще одно усилие, дитя мое, – еще только одно, и подойди вместе с нами к скале. Здесь всего пара шагов.

Ободренная ее словами, Тирца поднялась, опираясь на руку Амры. Но так только они было двинулись к скале, Амра сказала:

– Постойте, человек возвращается.

Стоя, они принялись дожидаться его возвращения.

– Прошу простить меня, – сказал он, приблизившись к женщинам. – Но я сообразил, что день будет жарким, а в городе я найду все, что нужно, чтобы освежиться, так что я подумал – эта вода куда больше пригодится вам, чем мне. Возьмите ее и успокойтесь. Воззовите к Нему, когда Он появится.

С этими словами он протянул им калабаш[148], полный воды. Но вместо того, чтобы поставить его на землю с тем, чтобы мать затем взяла его, он протянул ей его прямо в руки.

– Но ведь ты еврей? – удивленная, спросила она незнакомца.

– Да, но и более того, я также приверженец Христа, который каждый день словом и примером учит нас поступать так, как поступил я. Мир уже давно знает слово «милосердие», но не понимает его. Еще раз – мир вам и всего доброго.

Он снова зашагал по направлению к городу, а три женщины медленно направились к скале метрах в тридцати справа от дороги. Став перед ней, мать убедилась в том, что их будет хорошо видно и слышно тому страннику, внимание которого они надеялись привлечь. Здесь они расположились в тени дерева, напились воды из калабаша и позволили себе отдохнуть. Вскоре Тирца задремала, и, охраняя ее сон, мать и служанка молчали.

Глава 4

Чудо

В начале третьего часа дорога перед тем местом, которое избрали для себя прокаженные, стала наполняться путниками, идущими в направлении Вифинии и Виффагии. Прошел еще час, и на вершине Масличной горы появилась большая толпа из нескольких тысяч человек, которые направлялись вниз по дороге. Бодрствовавшие женщины с удивлением увидели, что каждый человек в этой толпе нес в руке свежесрезанную пальмовую ветвь. Пока они старались понять, что бы это значило, шум, исходивший от другой толпы, двигавшейся с востока, заставил их обратить взоры в ту сторону. Мать разбудила Тирцу.

– Что все это значит? – спросила та, протирая глаза.

– Он приближается, – ответила мать. – Те, кого мы видим идущими от города, направляются, чтобы приветствовать Его. Те же, кого мы слышим на востоке, – Его друзья, идущие вместе с Ним. И вполне возможно, что они могут встретиться прямо здесь.

– Я боюсь, что в этом случае нас никто не услышит.

Такая же мысль пришла и в голову матери.

– Амра, – спросила она, – когда Иуда рассказывал про исцеление десяти человек, что он сказал – какими словами они воззвали к Назаретянину?

– Они говорили либо: «Господи, яви нам свое сострадание», либо: «Господи, смилуйся».

– Только эти слова?

– Других слов в его рассказе я не слышала.

– Тогда этого будет достаточно и нам, – пробормотала вполголоса мать.

– Да, – кивнула головой Амра. – Иуда сказал, что сам видел, как они ушли здоровыми.

Между тем люди с востока медленно приближались. Когда первые из них, шедшие во главе толпы, показались на дороге, взгляд прокаженных привлек человек верхом на осле, двигавшийся в окружении особо избранной группы певших и танцевавших вокруг него от избытка чувств. Всадник ехал с непокрытой головой и был облачен в белые одежды. Когда он приблизился настолько, что его можно было рассмотреть более ясно, то женщины с удивлением увидели светло-оливкового цвета лицо, на которое падала тень от длинных каштановых волос, несколько выгоревших на солнце и разделенных пробором посередине головы. Человек не смотрел ни налево, ни направо. В буйном ликовании своих приверженцев он не принимал никакого участия. В то же время их крики его нисколько не тревожили и не выводили из того меланхолического состояния, в которое он был погружен, судя по выражению лица. Лучи солнца падали ему на затылок и, играя на поднятых ветерком волосах, образовывали вокруг головы некое подобие золотого нимба. Толпа, с песнями и плясками следовавшая за ним, была столь велика, что последние терялись из виду. Без всяких пояснений прокаженным стало ясно, что это был Он – удивительный Назаретянин!

– Он здесь, Тирца, – сказала мать, – Он уже здесь. Подойди ко мне, дитя мое.

Произнеся эти слова, она скользнула по поверхности белой скалы и упала на колени.

Рядом с ней опустились на колени дочь и служанка. Затем, увидев процессию, следовавшую с востока, тысячи идущих из города людей остановились и принялись размахивать зелеными ветвями, крича или, скорее, скандируя (ибо голоса их слились в единый глас):

– Благословен будь, Царь Израильский, явившийся нам во имя Господа!

И все шедшие вместе с верховым, дальние и ближние, ответили столь мощным криком, что воздух, казалось, задрожал от него и словно вихрь пронесся по склону холма. В этом громе голосов крики наших бедных прокаженных были подобны не более чем щебетанию воробьев.