Небо начинается с земли. Страницы жизни - Михаил Водопьянов

Девятаев глубоко затянулся. Все пошло колесом перед глазами. Он накурился до сладкого головокружения и приободрился, силы начали возвращаться к нему.

А на следующее утро его снова били.

– Если ты нашел окурок – неси его в барак, пусть товарищи затянутся по разочку. Если тебе попалась картофелина – режь ее на столько частей, пусть каждый пожует хоть кусочек, – вспомнил Михаил Петрович основной закон лагерного братства. – Всем, что у тебя есть, делиться с товарищами… А вы говорите – брось сигарету…

Это случилось в лагере Заксенхаузен, в двадцати километрах от Берлина. Гитлеровцы построили здесь огромную фабрику смерти, где беззащитных узников ежедневно расстреливали, душили газом, травили новыми ядовитыми веществами, сжигали в крематориях. Заксенхаузен, в котором находилось центральное управление всеми концлагерями Европы, был чем-то вроде лаборатории новых средств массового умерщвления людей. Зловещий опыт Заксенхаузена изучали и перенимали «фюреры» гитлеровских концлагерей в Германии и Польше, Эстонии и Чехословакии.

Сюда за высокие монастырские стены и несколько рядов колючей проволоки, где возвышалась высокая труба крематория, из которой круглые сутки валил черный, жирный дым, доставили под усиленным конвоем трех смертников – трех советских летчиков. Их присоединили к большой группе невольников и погнали в баню. Перед «санобработкой» каждому выдавалась бирка с лагерным номером. Парикмахер, тоже военнопленный, взглянул на карточку, в которой была указана причина заключения Девятаева в Заксенхаузен:

– "За организацию побега", – сказал он по-русски с мягким вятским выговором: – За это – крематорий! – И, подумав немного, добавил: – Ничего, не робей, браток! Может, выручим! – Взял он бирку, ушел куда-то, но скоро вернулся с другой. – Твой номер теперь 3234. Тут один сейчас умер. Вот это его бирка. Запомни свою новую фамилию. Теперь ты – Никитенко…

Заключенный № 3234 затерялся среди других узников в одном из шестидесяти семи приземистых, похожих на конюшни, бараков Заксеихаузена. Затерялся для тюремщиков, но не для своих.

Подпольщики обратили внимание на пленного летчика – человека с крепкой, упорной натурой, горячего и сильного характера. Они увидели в нем надежного товарища.

В лагере, где, казалось, палачи убили все живое, шла борьба и действовала подлинно интернациональная подпольная организация, в которую входили узники из разных стран. Русским коммунистам из советского барака удалось связаться с немецкими коммунистами-подпольщиками, работавшими в шрайбштабе – лагерной канцелярии. Им сообщили, что заключенного № 3234 желательно включить в список отправляемых работать на какой-нибудь аэродром. Заксенхаузен был своего рода биржей рабов XX века. Отсюда отправлялись рабочие команды невольников на военные заводы, каменоломни, шахты, аэродромы.

Товарищи решили, что пленному летчику лучше всего находиться поближе к самолетам!

И вот Никитенко-Девятаев трясется в товарном вагоне эшелона, идущего на север, к Балтийскому морю… Впрочем, куда направлялся транспорт в пятьсот заключенных, он тогда не знал.

Эшелон разгрузили на острове Узедом, растянувшемся километров на пятьдесят вдоль побережья Балтийского моря. В южной его части расположен курортный город Свиноуйсьце (по-немецки Свинемонде) с чудесными песчаными пляжами, в северной части был концлагерь – филиал Заксенхаузена и военный аэродром.

Немецкие товарищи не подвели.

В лагере Узедом один из конвоиров всех русских называл «товарищ». Пленные его имени не знали и звали так же просто, как и он их, – «Товарищ». Этот худощавый, невысокий, рыжеватый солдат, немного говоривший по-русски, ни разу не ударил заключенного, а голодающим, слабым приносил свой хлеб и суп, поднимал их настроение, ободрял, вселял надежду. Он потихоньку сообщал пленным известия с фронтов, при этом всегда весело говорил:

– Продержитесь еще немного. Скоро Гитлеру капут!

Однажды «Товарищ» исчез и только через месяц появился снова, конвоируя партию заключенных на работу. Вечером все русские уже знали, что он отсидел в карцере за то, что отказался вступить в эсэсовские войска. Доверие к «Товарищу» настолько возросло, что Девятаев решил обратиться к нему за помощью в организации задуманного побега.

Мысль о побеге из фашистской неволи ни на один день, ни на один час не оставляла летчика – человека действия. Она, эта мысль, была неистощимым источником, из которого он черпал силы.

В бессонные ночи, на жестких нарах в душном смрадном бараке, где стонали и кричали во сне товарищи, Девятаеву мерещились воздушные схватки, слышался зов боевых друзей: «Мордвин! Мордвин!» Это была его кличка в воздухе. И он мысленно твердил себе: «Подожди, подожди, Мордвин! Выберешься!»

И вот за колючей проволокой на острове Узедом появился черноволосый, очень худой, истощенный парень. Выглядел Девятаев немолодым – скулы плотно обтягивала жесткая кожа, но глаза смотрели смело, с задором. Он вскоре подружился тоже с молодым человеком, мужественным младшим лейтенантом пограничных войск Иваном Кривоноговым, попавшим в плен в самом начале войны после того, как тринадцать суток с горсткой солдат героически защищал окруженный гитлеровцами блиндаж на западной границе советской страны. Пали уже многие советские города, а крошечный гарнизон продолжал вести неравный поединок. Последнего из них, оставшегося в живых, раненого, истекающего кровью, фашисты взяли в плен. Это был Кривоногов. В лагере он назывался Иваном Коржем и возглавлял подпольную организацию.

Летчик… Аэродром… Немецкие самолеты… У Кривоногова, сблизившегося с Девятаевым, возник дерзкий план.

«Из нашего лагеря не убежишь. Отсюда только птица может улететь», – хвастался местный «фюрер». Что ж, и человек может иногда стать птицей…

Девятаеву пришла в голову мысль, оказавшаяся приемлемой и для товарищей:

– А что если попросить «Товарища» подвести нас ближе к самолету и предложить ему улететь вместе с нами в Советский Союз?

Но кто знает, как мог обернуться этот разговор, и лётчик сказал Кривоногову:

– Ванюшка, иди ты к нему. Это будет надежнее… В случае чего… ты один…

Кривоногов понял, что в случае провала ему придется взять все на себя. Мешая немецкие и русские слова, он начал осторожно разговор с «Товарищем».

– Через два-три часа мы будем у нас. Вам обеспечена полная безопасность.

Конвоир радостно ответил:

– О, Советский Союз! Побывать там – это моя мечта.

Но тут же померк:

– Улететь с вами не могу. У меня большая семья: четверо детей, жена, отец и мать. Всех их уничтожат. Потерпите и вы. Скоро вас освободит Красная Армия…