Словарь Ламприера - Лоуренс Норфолк

В порту с корабля сгружали бочки с рыбой. Матросы, снова закованные в кандалы, угрюмо сидели на причале. Мелкие чиновники из отдела «Бейлик» и младшие помощники верховного эфенди с ожесточением что-то царапали на бумаге, собираясь сделать опись прибывшего груза. В воздухе висело зловоние тухлой рыбы. В общем, сцена была бы точно такой же, как месяц назад, если бы не три маленькие детали. В прошлый раз судно глубоко сидело в воде, а сейчас оно гордо возвышалось над пристанью. Потрепанные снасти были срублены и валялись грудами на палубе. А капитана и вовсе не было видно. Чиновники спустились в трюм и обнаружили, что бочки с селитрой исчезли. И клетка с Петером Раткаэлем-Гербертом, посланником австрийского императора, тоже исчезла. Совершив такие открытия, чиновники немедленно подумали о команде корабля. Начальство потребует объяснений. И очень скоро, в подвалах и казематах Крепости Семи Башен, объяснения были получены.

В течение первых пяти дней путешествия матросы сидели в трюме и посасывали смолистый дымок из своих трубок или безуспешно пытались ловить тунцов с кормы «Тесрифати». Хамит видел, что ничего не изменилось. Они по-прежнему были хуже свиней, они воняли и постоянно скреблись, ругались и затевали драки друг с другом и смеялись над капитаном у него за спиной. Они называли его «мальчишкой», и он их ненавидел. Он часто вспоминал Мидилли, своих товарищей и сержантов. А потом он окидывал взглядом свою посудину, кишащую паразитами, и сердце его замирало от отвращения. В минуты отчаяния единственным убежищем капитана становилось потайное местечко в трюме, где он регулярно поил и кормил таинственного человека в клетке. Каждый день Хамит приносил пленнику кувшин воды и мешочек с корабельным печеньем. Сидеть в клетке в средиземноморскую жару было ужасно. И капитан был не прочь развлечь своего гостя. Когда Хамит мог отвлечься от капитанских обязанностей, он подолгу беседовал с пленником: капитан жаловался на бесчинства матросов, а гость отвечал на смеси невероятно плохого турецкого и какого-то другого языка, которого Хамит не понимал. Он знал на нем только одно слово, и оно означало «вода». Это всегда было первым словом, которым гость его приветствовал. Капитан усаживался на пол, прислонившись спиной к клетке, интернунций подползал к нему, и оба слушали, как скрипят мачты «Тесрифати», как плещется вода о борта судна и крысы бесстрашно снуют между бочками селитры. Оба были изгоями, каждый был по-своему несчастен, и это сдружило их.

В первую неделю погода была ясная, установился попутный ветер, и корабль бодро продвигался на запад, к месту назначения. Хамит решил, что через Мессинский пролив идти не стоит, а лучше обогнуть Сицилию и попасть в Тирренское море с юга, пройдя между Марсалой и Карфагеном. Песчаные побережья Сиртов были как нельзя лучше приспособлены для стоянки кораблей, а устоявшаяся погода означала, что команде не придется много работать, а это было кстати: матросов заботили только демоны и ангелы из наркотических грез, и они могли целый день напролет пялиться на морскую гладь пустыми и круглыми, как блюдца, глазами, набив свои трубки и выпуская сладкие клубы голубого ароматного дыма, пеленой висевшего над палубой. На восьмой день подул сирокко.

Целый день горячий ветер сносил корабль к северу. Хамиту почудилось, что по правому борту от них проскользнули Эгадские острова. Когда стемнело и спустили паруса, Хамит прошелся по кораблю, чтобы сообщить матросам, что ожидается туман. От горячего ветра с поверхности воды поднимутся испарения, и, как только сирокко утихнет, туман сгустится. Но матросам было все равно. Некоторые валялись без сознания в подвесных койках, другие сидели, замерев в напряжении и глядя перед собой стеклянными глазами. Кое-кто стонал и беспомощно бился в силках кошмарных видений, другие что-то бормотали несуществующим собеседникам. Корабль плыл по воле ветра и волн, как брошенная в море колыбель. Единственными огнями на «Тесрифати» были тусклые искры трубок, единственными звуками — стоны и невнятное бормотание курильщиков. Спустилась ночь. Одна за другой зажигались звезды. Утро, как и предсказывал капитан, началось с тумана.

Хамит одиноко стоял на шканцах. Из-за тумана мир неожиданно совсем сузился, ограничившись полоской воды вокруг корабля шириной в несколько ярдов. Со всех сторон возвышались белые скалы и бесформенные гиганты, таявшие, когда корабль проходил сквозь них или они наплывали на корабль: Хамит не мог понять, движется судно или стоит на месте. Он бросал в воду кусочки дерева, и те медленно уплывали прочь, но все двигались в разных направлениях, некоторые возвращались, некоторые, тонули в тумане. Капитан едва мог различить дальнюю мачту. Он думал о том, что корабль может оказаться где угодно, наскочить на скалы или на рифы или течение может отнести его во враждебную гавань. Белая пелена спадет, и тогда… Впрочем, нет, тогда он услышал бы треск снастей, шум воды, бьющей сквозь пробоины, крики матросов — а туман, окружавший судно, оставался беззвучным. Тишину нарушал лишь плеск волн о борта. Хамит стоял неподвижно, глядя на серо-белые стены; туман ничуть не менялся, не становился ни плотнее, ни реже, и только накатывал волна за волной на застывший корабль. И после полудня все оставалось по-прежнему. Солнца не было видно. Капитану казалось, что мимо «Тесрифати» проплывают огромные странные фигуры. Матросы равнодушно бродили по верхней палубе, но Хамит не обращал на них внимания. Замерший корабль и неподвижный капитан все глубже погружались в туманные покровы.

А потом появился черный мираж. Сначала это просто была тень «Тесрифати». Затем странное преломление нездешнего света породило темного двойника этой тени по левому борту. Потом у капитана разыгралось воображение; долгие часы, прошедшие в безмолвном полугипнотическом трансе, не прошли для Хамита даром, и вот у него перед глазами возник фантастический образ. И наконец из тумана выплыл и надвинулся прямо на «Тесрифати» незнакомый черный корабль. Хамит отвернулся и закричал. Темная фигура теперь двигалась бок о бок с его кораблем, совсем близко к «Тесрифати». Хамит сбежал по ступенькам, нырнул в люк, промчался по продольному мостику, крича и раздавая затрещины матросам. Пушки не были готовы к бою. Капитан слышал, как струится вода в узкой щелке между бортами двух кораблей. Два-три матроса зашевелились. Чужой корабль уже нависал над «Тесрифати». Хамит судорожно рванулся к пушке и принялся забивать в нее заряд. Два матроса из команды потянулись к капитану, но он оттолкнул их. Чужой корабль, огромный и черный, как ночь, уже заполнил собой почти все небо и разогнал туман. Капитан зажег фитиль. Матросы закричали, отступая назад. Хамит протянул руку к запалу, обернулся и увидел, что матросы, обхватив головы, бегут от него прочь, подальше от пушки. Запал зашипел, и капитан услышал, как первый абордажный крюк с глухим стуком упал на палубу «Тесрифати». А потом пушка взорвалась.

В докладах, которые впоследствии будут циркулировать между службами «Руус» и «Бейлик» в Константинополе, будет особо отмечено, что Халил Хамит, капитан «Тесрифати», с честью сражался до конца. Всевозможные записки, рекомендации и указания, предназначенные для внутреннего пользования и основанные на разноречивых сведениях, извлеченных из членов команды во время допросов в Крепости Семи Башен, не совпадут почти ни в чем, кроме одного несомненного факта — подлинного героизма, проявленного юным капитаном. Единственным официальным подтверждением несчастного случая станет короткая директива литейному заводу в Гераклее, но слухи о «деле „Тесрифати“», как его позднее назовут, не будут умолкать еще несколько лет. Честолюбивые младшие чиновники изобретут остроумное и оригинальное объяснение произошедшим в тот день событиям, которое не сможет нанести вреда их карьере. Людей, которые проявят себя с лучшей стороны в одном из периодических административных кризисов, в шутку будут называть «истинными работниками „Тесрифати“». Документация будет расти по мере поступления дополнительных сведений, доклады будут пересматриваться, и все происшествие в целом будет получать разные оценки, чтобы приспособиться к колебаниям и изменчивым настроениям начальства. В конце концов «Тесрифати» окажется погребенным под грудой бумаг и дело будет исчерпано.

Но в константинопольской гавани, где корабль только что разгрузили и где сидели в цепях матросы, младшим чиновникам еще предстояло нажать на спусковой крючок всех грядущих метаморфоз «Тесрифати». Перед ними был корабль, а за ним тянулась цепь событий, заставивших его вернуться домой. И теперь администрация начнет распутывать эту цепь, звено за звеном, пока не поймет, что же произошло с кораблем, и пока происшествие с «Тесрифати» не найдет себе место в докладе младшего особого помощника Службы Переписки, временно прикрепленной к Дивану; доклад этот будет гласить: