Словарь Ламприера - Лоуренс Норфолк

Небо таращилось пустым ярко-голубым глазом. Солнце уже перевалило за полдень и клонилось к закату. Петер откашлялся и поблагодарил капитана.

— Я только сегодня капитан, — объяснил ему Уилберфорс — Завтра будет Уилкинс, потом Шелл. Мы меняемся по очереди. Мы равны во всем. Впрочем, иногда выходит небольшая путаница.

Петер крутил головой по сторонам, и корабль раскачивался на волнах, из-за чего странное судно с его престарелой командой казалось еще более фантастическим.

— Пираты, — пробормотал он. Стул был таким мягким, он ласково обнимал его изможденное тело.

— Можете взглянуть на это с финансовой, моральной, политической точки зрения — с любой, одним словом, — наклонился к нему капитан ван Клем, — и поймете, что мы — самые удачливые пираты на свете.

— Один бар, — к собеседникам приблизился «Мидия» Уэбли Уилкинс.

— А? — Теперь колени интернунция превратились в огромные деревянные пещеры. В них перекатывались сотни маленьких металлических шариков…

— Корабль Ост-Индской компании — не пиратское судно, — возразил ван Клем.

— Они пиратствуют на суше, но все же это пиратский корабль, прошу принять к сведению, — парировал Уилкинс.

— Благодарю, — интернунций взял трубку, глубоко затянулся и передал ее Уилкинсу. — Какой корабль Ост-Индской компании?

— Не корабль, а корабли, — сказал капитан. — Когда мы только начинали, он назывался «София».

Его тайна была раскрыта. Первым нас предупредил о ней Гази Хассан. Это было еще в те далекие дни, когда он был вольной птицей. Потом он поступил на службу султану, начал основывать морские академии, реорганизовал турецкий флот и натворил еще массу всякой всячины.

— Турецкий флот! — сплюнул Уилкинс.

— В общем, он сказал нам, что еще никому не удалось приблизиться к этому кораблю на лигу и остаться в живых, чтобы поделиться впечатлениями. «Обходите его стороной!» — сказал он нам, и мы его послушались. Никто не знает, где этот корабль стоит на якоре, никто не видел его команду, и никому не известно, почему он плавает в этих водах.

— Он совершает два плавания в год, — подхватил Уилкинс — Каждый год он появляется близ побережья у Яффы, всегда в разных местах, но неизменно в юго-восточной части Средиземного моря. Никто не видел, как его грузят, но когда он появляется, осадка у него глубокая. Он плывет на запад, через Гибралтарский пролив, а потом на север. Что происходит потом, неизвестно, но через два-три месяца он возвращается. Возможно, он совершает рейсы в Испанию или к западному побережью Франции, а может быть, и в Англию; можно сказать лишь, что куда бы он ни направлялся, там он и оставляет свой груз. С запада на восток он возвращается практически пустым.

— Вы сказали: корабли Ост-Индской компании.

— Корабли, м-м-м. Их два. Сначала была «София», про которую я вам уже рассказал, а потом появился другой. Мы плавали в здешних водах уже лет семь-восемь, когда поползли слухи о втором корабле. Тоже корабль Ост-Индской компании, прекрасно оснащенный, со множеством пушек, но, судя по виду, старый корабль, перекроенный на новый лад. Примерно в то же время «София» пропала, словно в воду канула. Но кораблекрушения не было. Второй корабль взял на себя обязанности первого,, и это было впечатляюще. Не знаю, кто им управляет, но кажется, что эти моря известны ему лучше, чем всем нам, вместе взятым. Этот чертов капитан водит судно, что твой аргонавт.

Интернунций расслабленно слушал рассказ моряков. Небо заволновалось, голубой глаз слегка прикрылся веком наползающей тени. Петеру хотелось узнать, зачем совершались эти рейсы, он ждал, когда ему поведают тайну кораблей Ост-Индской компании. По-видимому, он спросил об этом, и, кажется, ван Клем начал рассказывать о караване, который прибывал на побережье Яффы и грузил корабли редчайшими металлами и драгоценнейшими камнями. Уже засыпая под безоблачным небом, интернунций, вероятно, спросил, как назывался второй корабль, — моряки избегали произносить его имя, точь-в-точь как древние боялись упоминать имена фурий из страха, что прозвучавшее имя привлечет его ужасную владелицу. Но опасения пиратов были беспочвенны: страшившее их судно находилось сейчас за много миль от них и не собиралось возвращаться в Средиземное море; сквозь сон интернунций расслышал произнесенное по слогам имя корабля.

— «Вендрагон», — с дрожью проговорил Уилберфорс — И спаси нас господь, если нам приведется столкнуться с тем, кто носит это имя.

— «Мегера!» — Крик дозорного разбудил интернунция на следующий день, когда солнце уже стояло высоко. Престарелые пираты ползали по снастям, бродили по палубе, хлопали крышками люков.

— «Мегера!» — На горизонте показалась крошечная черная фигурка. Интернунций почувствовал, как «Сердце Света» делает поворот, меняя курс по приказанию капитана.

— Они везут серу, — бросил через плечо Уилкинс. — Видите ли, у нас кончаются запасы пороха. Эй, там, у левого борта! Поднажмите! Потому нам и понадобилась селитра, которую вез «Тесрифати». Несколько бочек серы и древесного угля — это все, чего нам не хватает.

Солнце поднялось еще выше, и Петеру Раткаэлю-Герберту показалось, что пираты приближаются к своей цели. К полудню «Мегера» была уже на расстоянии не больше пяти лиг.

— Прибавить парусов! — прорычал Уилкинс. На горизонте замаячила узкая серая полоска суши.

— Проклятье! — взорвался капитан. Они догоняли «Мегеру», но слишком медленно. Она успеет раньше достигнуть берега.

— Третий раз за этот год мы ее упускаем. Она уходит, вы только посмотрите! — Уилкинс погрозил ей кулаком. — Ну, погоди до следующего раза, ты, корзина с червяками!

«Мегера» и впрямь спаслась, и когда матросы на «Сердце Света» ослабили паруса, чтобы отойти от берега, корабль, груженный серой, благополучно вошел в гавань, чтобы в третий раз за этот год вызвать у марсельцев шквал проклятий по поводу отсутствия хорошей эскадры, которая могла бы защитить законопослушные суда от посягательств каперов.

В тот же день марсельцы сочинили письмо и отправили его в Париж. Это была петиция к королю. Хозяин «Мегеры» чувствовал, что с него довольно. Перевозки кальтаниссеттской серы между Кале и Лондоном должны стать обычным безопасным делом. «Флота» двести лет назад справлялась с этим куда проще. А сейчас где-то в открытом море «Мегеру» поджидает этот ужасный черный корабль, «Сердце Света». Ему нужен был эскорт, желательно с пушками, чтобы отправить «Сердце Света» ко всем чертям.

— Нет, — произнес Людовик в ответ на просьбу хозяина «Мегеры» о трех двадцатичетырехпушечных корветах.

— Нет, — произнес он в ответ на просьбу месье Неккера опровергнуть оценки, произведенные его предшественником, месье Калонном. Людовик пробудился на рассвете, в лучах солнца, полный решимости. Он уже успел выслать в Либурн бордосский парламент, отказать в отставке тулузскому полковнику и подвергнуть критике нападки бретонцев на Его Католическое Величество.

— Нет, — сказал он в ответ на просьбу выдать оплату швейцарцам, охранявшим его дворец. Сегодня его не запугать. До завтрака он успеет принять еще десяток решений, а до обеда еще двадцать. Он знал, что дофин опять болеет. Такой хилый ребенок. А его жена… Его жена не пользовалась всеобщей любовью, и отрицать это было невозможно. Сегодня как раз подходящий день для того, чтобы взглянуть правде в глаза.

— Петиция из Шербура, сир, — подошел к нему секретарь. — По поводу заблокированной гавани.

— Нет, — ответил Людовик, — нет и еще раз нет. Если им нужна заблокированная гавань, пускай строят ее сами.

— Боюсь, что она уже у них есть, сир. Они хотят разобрать заслоны…

— Они хотят того, они не хотят этого… А мне что делать? Мое решение остается в силе. Нет, погодите, отошлите эту петицию к… — Размышляя о шербурском прошении, Людовик встал из-за стола.

— Ваше Величество? — Секретарь приготовил перо и вопросительно смотрел на короля, который теперь подошел к окну и выглянул в сад. Утренние лучи солнца сверкали на глади искусственного озера.

— Ваше Величество? — повторил секретарь, но Людовик был занят: он рассматривал апельсиновые деревья. Ряды деревьев снова были нарушены, ящики стояли в беспорядке, словно их как попало сбросили с воздушного шара, а не расставляли ровными линиями. Где была стража, когда здесь такое натворили? Или стражники тоже участвовали в заговоре?

— Насчет оплаты швейцарцам, — бросил Людовик через плечо своему секретарю. — Удвойте ее.

— А шербурская петиция, Ваше Величество?

— В Управление морских дел, — рявкнул Людовик, отворачиваясь от оскорбительной картины. —

604

Пускай они разбираются. — Он помолчал. — На сегодня хватит, — добавил он тише. — Я устал от всего этого.

Так и вышло, что шербурская петиция вместе с другой официальной корреспонденцией была отправлена в Париж, в Управление морских дел, где, переходя по инстанциям из одной груды бумаг в другую, кочуя по ящикам красного дерева с аккуратно наклеенными ярлыками, по письменным столам, лакированным шкатулкам и конторкам времен Людовика XV , отделанным золоченой бронзой, среди забытых заявок, вежливо отклоненных предложений, отчетов о давным-давно отмененных проектах, планов и схем, относящихся к такому отдаленному будущему, что технология для их осуществления еще не была изобретена; среди коротких набросков и рассуждений, столь милых сердцам директоров прошедших лет и настоящего и даже будущего времени (ребяческие измышления, написанные цветными карандашами, существование которых поддерживалось благодаря процветавшему в Управлении морских дел кумовству); и все это было тщательно расклассифицировано, подшито в папки и снабжено перекрестными ссылками по уникальной системе, возникшей из-за постоянно сменявшихся секретарей, которые вносили все новые и новые ссылки, так что каждый пункт в конце концов расширился до целой категории, единственным представителем которой оставался он сам, и вся эта мешанина бумаг теперь больше всего напоминала прекрасно сервированный для китайской чайной церемонии столик, который уронили с огромной высоты на кусок гранита; и так она (петиция) вскоре попала в поле зрения месье Бугенвиля, который немедленно понял, что это дело предназначено для его доверенных подручных, месье Дюлюка и месье Протагора, в эту минуту находившихся на пути из Шербура в порт Ла-Рошель, где, если погода окажется благоприятной, петиция уже будет дожидаться их прибытия. На том дело и кончилось.