Двор российских императоров. Энциклопедия жизни и быта. В 2 т. Том 1 - Игорь Зимин

Возродилась наследственная память в полной мере в Николае II. М. Ф. Кшесинская, близко знавшая Николая в бытность его цесаревичем, свидетельствовала, что наследник был очень образован, великолепно владел языками и обладал исключительной памятью, в особенности на лица и на всё, что он читал836. Крупный чиновник В. И. Гурко также отмечал, что Николай II обладал исключительной памятью: «Благодаря этой памяти его осведомленность в разнообразных вопросах была изумительна»837. А. Н. Шварц, министр народного просвещения, писал в мемуарах: «Бросалась в глаза его редкая память, если не на лица, – зрительная память его, кажется, была невелика, – то на имена, числа, годы и т. п. В этом отношении он положительно поражал меня»838. Важно, что это оценка педагога. О прекрасной памяти царя писал также военный министр А. Редигер. Он процитировал слова царя о его способе борьбы с бессонницей: «Он мне говорил, что в редких случаях бессонницы он начинает перечислять в памяти полки по порядку номеров и обыкновенно засыпает, дойдя до резервных частей, которые знает не так твердо»839. Следует заметить, что названия полков русской армии были достаточно сложны и речь шла о сотнях наименований. Близкая ко двору Лили Ден вспоминала, как Николай II во время одного из приемов через двенадцать лет узнал полковника сибирского полка, с которым мимоходом встречался в 1891 г., когда возвращался в Петербург из Японии через Сибирь840.

Таким образом, мы можем уверенно констатировать наличие такой наследственной черты, как прекрасная память у нескольких поколений правящего дома Романовых. Степень яркости ее проявления была различной, как и степень ее «эффективности». Так, современники, единодушно признавая факт выдающейся памяти Николая II и, соответственно, высокий уровень его эрудиции, не менее единодушно утверждали, что у царя была слабо развита способность к аналитическому мышлению. Поэтому, по мнению некоторых мемуаристов, богатейшие знания царя представляли собой груду несистематизированного и отчасти бесполезного хлама.

Говоря о памяти первых лиц государств, можно добавить одно интересное замечание. В 1948 г. в США во время предвыборной кампании Г. Трумэна впервые была использована технология, которая значительно раньше применялась российскими монархами на уровне инстинкта. При подготовке визита Трумэна в тот или иной американский город политтех-нологи устанавливали всех представителей населения, с кем ранее в той или иной ситуации общался американский президент. И когда президент, пожимая руку избирателя, «вспоминал» очередного Джона или Смита и напоминал ему обстоятельства предыдущей встречи, это производило на избирателей неотразимое впечатление. Почти такое же, как и в далекой России много лет назад, когда Николай I или Николай II вспоминали не только имя, но и послужной список человека. Разница состояла только в том, что в XX в. на Трумэна работала целая команда специалистов, заранее готовивших для него «воспоминания», а российские монархи обходились только собственной головой.

Глава 10

Филологическая подготовка российских монархов

Особое место в образовании российской императорской семьи занимала филологическая подготовка. В этом процессе были два встречных потока. С одной стороны, жены русских императоров – как правило, немецкие принцессы – были вынуждены срочно изучать язык своей новой родины. С другой, русские великие князья и княжны изучали внушительный блок иностранных языков.

Необходимость изучения иностранных языков ни у кого не вызывала вопросов. Во-первых, в дворянской России знание французского языка было просто необходимо, поскольку петербургский бомонд использовал его как язык повседневного общения. Во-вторых, императрицы, будучи сами носительницами иностранного языка (немецкого или датского), передавали его своим детям. В-третьих, все многочисленные взаимные родственные или официальные визиты требовали общения без переводчиков. Это было нормой дипломатической практики XVIII – начала XX в. В-четвертых, полиязычность императорского двора формировала многослойную структуру восприятия мира, когда органично, на языке носителя, усваивалась европейская культура во всем ее многообразии. В-пятых, уровень знания иностранных языков при императорском дворе служил почти официальным индикатором, делившим присутствующих на «своих» (тех, кто знал иностранные языки, как родные) и «чужих» (тех, кто говорил на смеси нижегородского с французским). И только тот «чужой», кто поднимался на самый верх иерархической лестницы, мог пренебречь этим индикатором. И общество смирялось с этим. Таким примером являлся А. А. Аракчеев, который учился на «медные деньги» и языками не владел.

Следует упомянуть еще об одной важной составляющей филологического блока образования царских детей. Цесаревич и великие князья должны были правильно, без акцента говорить по-русски. При многоязычном императорском дворе, где дети сначала начинали говорить на английском или французском языках и только потом на русском, это было необычайно важно. Все это достаточно очевидно, но при этом мало кому известно, как, собственно, строился образовательный процесс.

В XVIII в. в основу филологического образования было положено прямое общение детей с носителями языка, которых зачисляли в обслуживавший штат царственных младенцев. Английские бонны не только растили младенцев, но и общались с ним. Детей окружали вниманием придворные, для которых французский язык был более органичен, чем родной. А бабушка Екатерина II, как и все последующие немки на троне, всегда хорошо помнила свои корни. В результате этого «вавилонского» смешения языков дети усваивали начала многих иностранных наречий, органично врастая в пеструю языковую среду.

Примечательно, что эти традиции сохранялись вплоть до начала XX в. Дети начинали одновременно говорить и по-русски, и по-английски, уже в раннем возрасте усваивали основы французского языка. Так, о великом князе Сергее Александровиче, которому в 1865 г. шел девятый год, его воспитатель писал: «Из новых языков Сергей Александрович довольно свободно владел английским языком, которому научился, конечно, исключительно практически, почти одновременно с тем, как начал говорить и по-русски, благодаря тому, что был на руках у англичанки-няни Е. И. Стуттон. Довольно бегло великий князь говорил и по-французски, научившись этому языку практическим путем частью под руководством г. Реми, частью слыша постоянно французскую речь родителей, и в обществе сестры, когда он был на попечении А. Ф. Тютчевой… Наконец, и по-немецки еще до отъезда за границу летом 1864 г. Сергей Александрович начал брать уроки, но говорить еще не умел»841. Таким образом, для российских монархов и великих князей со второй половины XVIII и до начала XX в. было нормой знание трех-четырех иностранных языков.