Земля помнит всё - Тиркиш Джумагельдыев

class="p1">Сапар-ага сидел рядом с арбакешем, свесив ноги, и думал. Небо уже краснеет, скоро солнце взойдет. Если сегодня оно будет палить так же, как вчера, плохо придется хлопчатнику. Потому и чувствуется в этой прохладной предутренней тишине такое напряженное ожидание. Конечно, не для всех так, посторонний, может, ничего и не почувствует, а он прямо кожей ощущает. Постороннему что? Поглядит на этот хлопчатник, порадуется: густой, плотный, словно туча темная осела на землю. Какой прекрасный хлопок! Сапар этого не скажет, не может он так сказать, потому что знает он все доподлинно. Да его и не заметишь, тот кусок, небольшой он, с несколько кибиток всего, а словно парша на бритой голове — все настроение портит. И как зимой при планировке он прозевал этот кусок? Теперь вот в низинке оказался, вода скапливается. Хлопчатник хоть пропасть и не пропал, а хилый стоит, желтый. Надо будет валками огородить — вода не так будет заливать, и подкормить — удобрений побольше дать, догонит, наберет рост, не будет вид портить.

Сапар хотел к вечеру вернуться в село, да не получилось, пришлось заночевать с поливальщиками. Вернулся на следующий день под вечер. И сразу новость — Агаджан заболел, горит весь. Не заходя домой, пошел прямо туда. Мальчик лежал в постели посреди комнаты. У изголовья мать и Каракыз. Вот, бедняга, она, оказывается, не только стоять, и сидеть по-человечески не может, в три погибели скрючилась.

Солтанджамал, ни слова не говоря, закрыла лицо руками, всхлипнула. Каракыз глянула исподлобья, отвернулась. Плохо дело. Сапар молча сел возле мальчика. Весь красный, в поту, Агаджан дышал тяжело, прерывисто; На шее под подбородком быстро-быстро билась тугая синеватая жилка. Сапар не отрывал глаз от этой жилки, и ему казалось, что она бьется все чаще…

— Что с ним?

Солтанджамал молча шмыгнула носом и вытерла слезы.

— Будто не знаешь… — не глядя на Сапара, пробурчала Каракыз.

— Знал бы — не спрашивал. Я ж только оттуда, с новых земель, даже домой не заходил. Тадждурды встретился, он и сказал, лежит, мол, парнишка, горячий, как печка.

— А остальное пусть тебе жена расскажет!

— Что это значит, Каракыз?

Солтанджамал молча взглянула на него, взяла пустой чайник и вышла.

— Совести у людей нет… — не глядя на Сапара, пробормотала старуха. — Отца нет, заступиться некому… Над дитем измываться!..

— Не томи душу, Каракыз! Объясни, что случилось!

— Что случилось!.. Ребенок голодный, непоеный, весь день на солнце! Прокалило его от макушки до пяток, вот он и сомлел. Удар у него!

— Так я же велел, чтоб его Сейитли сменил с полудня.

— Велел! Не явился твой Сейитли. Бибиш, говорят, к сватье его послала. Барана зарезали, надо ж твоей старшенькой мясца отведать… Корчит из себя баба… Муж бригадир, вот она и командует. Ну сделала плохо, виновата, так ты хоть зайди проведай…

Сапар давно уже все понял, давно уже не слушал старуху, но сидел молча, опустив голову. "Говори, Каракыз, говори… Сейчас тебе говорить, мне помалкивать…"

Вошла Солтанджамал, поставила перед ним горячий чайник. Каракыз и при ней продолжала честить Сапара и его жену. Хозяйка не остановила ее, значит, согласна. Наверное, если б не старуха, она сама высказала бы все это Сапару.

А мальчик не открывает глаз. Жилка прыгает часто, часто… Если он в сознании, то все слышит. Может, поэтому и глаз не открывает? Хочет, чтоб бригадир скорей ушел?

Мальчик застонал, заметался в бреду. Словно желая защитить его от опасности, Солтанджамал бросилась к сыну, загородила его своим гелом, вытерла ему пот со лба.

Не открывая глаз, Агаджан громко простонал и опять, задышал прерывисто, быстро…

— Доктора-то хоть вызывали?

— Приходил недавно… — нехотя бросила Каракыз.

— Что сказал?

Сказал, обойдется… Вон, полную горсть лекарств оставил.

— Ну раз сказал, обойдется, незачем в панику впадать. Ты очень-то не тревожься, Солтанджамал…

Выговорить-то он это выговорил, а вот в глаза взглянуть негу сил. Еще муторней, еще тошней стало на душе. Чуть не сгубил ребенка, а теперь — "не тревожься"! Все равно что ударить человека ножом, а потом: "Извините за беспокойство!" Ну что ж делать-то? И молчать нельзя, и сказать нечего…

— Мать где?

— Корову доит.

— Она вчера посылала тебя к Боссан?

— Да. Я на ишаке ездил.

— В какое время?

— В полдень.

Сейитли посмотрел отцу в глаза и, сам того не замечая, стал пятиться назад.

Отец никогда его не бил, но сейчас ему показалось — ударит.

— Вы втоптали меня в грязь, — со сдержанной яростью негромко проговорил Сапар. — Ты и твоя мать. Я не смогу теперь глядеть людям в глаза!

— А я говорил! Я сказал маме, что ты будешь ругаться. Солью клянусь, сказал! А она, говорит, не твое дело, делай, как мать велиг!

— Ты не врешь?

— Солью клянусь! Я бы, может, успел, да у меня ишак сбежал, я никак поймать не мог. Вернулся, уже темно…

— Ты знаешь, что Агаджан заболел?

— Знаю. Я за доктором бегал. А когда он Агаджану таблетки в рот клал, я воду подавал — запивать!

С ведром в руках В комнату вошла Бибиш. Сапар кивнул сыну:

— Ступай на улицу.

Сейитли быстро шмыгнул в дверь. Бибиш как ни в чем не бывало начала переливать молоко в стоявший возле двери черный казан.

— Ты знаешь, в каком состоянии ребенок?

— Еще бы не знать! Сын твой с утра уже все уши прожужжал! Теперь ты начал? Тоже парень называется: сразу у него и удар, и горячка…

— Тебе не совестно, Бибиш?

— А чего я сказала?

— Я разрешал посылать мальчика к Боссан?

— А когда это я у тебя на такое разрешения спрашивала?

— Назавтра не могла послать? Мир рухнул бы?

— Мир-то не рухнул, а вот мясо протухло бы! По-твоему, что ж — единственной дочери тухлое мясо посылать?

— Да пойми ты! Он должен был сменить Агаджана. Никто не имел права без разрешения бригадира снимать парня с работы.

— Мальчонка — от горшка два вершка, а без него, видишь ли, все дело у них встанет! Пускай ты бригадир, я ему мать. Куда хочу, туда и пошлю!

— Замолчи!

Словно не веря, что ее Сапар может так страшно кричать, Бибиш обернулась и взглянула ему в лицо. Взглянула и испугалась. Сапар был сам не свой, его всего колотило. И чего он? Подумаешь, преступление — послала сынишку к сватье…

— С завтрашнего… дня… — с трудом переводя дыхание, начал Сапар. — С завтрашнего дня ты будешь работать за Солтанджамал, а он — за Агаджана. И если хоть кто-нибудь, хоть одна душа узнает, что ваш заработок