Coda in crescendo - Евгений Лотош

— Что? — сухо спросил он.

— Через двадцать минут встреча по энергетике, Михаил Викторович, — проинформировал Вербин. — Участники уже собираются в малом конференц-зале.

— У меня надолго, — тихим, но отчетливым шепотом проинформировала бывшая Самира Павловна Нихокара, а ныне Суоко.

— Планы изменилась, — резко сказал в трубку Пташек. — Отменить все встречи на сегодня, полностью. Меня не беспокоить до особого указания.

Он бухнул трубку на рычаг, опер локти о стол, сцепил пальцы и оперся о них подбородком.

— Значит, развлечься Игроку… — задумчиво проговорил он. — Тому, что ты упомянула?

— Отличная память, — усмехнулась Суоко. — Да, тому самому. Его настоящее неафишируемое имя — Чонда, да и вообще он публичные роли не любил, но все-таки ты слышал о некоторых его масках, оставивших след в истории Кайтара, его базового государства. Видишь ли, Мишенька, сама по себе, без сторонней помощи, разумная биологическая жизнь в известном нам пространстве — а оно огромно — возникла только на одной планете во вселенной, ныне называемой Большой. Финальным результатом эволюции стала форма жизни, очень похожая на людей Паллы. Точнее, наоборот: модель человека Паллы является существенно оптимизированной классической формой. Потом случилось так, что Старая Земля погибла в результате неопознанного космического катаклизма, но часть людей на исследовательских станциях у дальних звезд все-таки выжила. Произошло много чего, но им удалось не только сохранить себя, но и продолжить развитие…

— И чем же вы занялись после того, как… э-э, стабилизировали свое состояние? — премьер-министр Кайтара прошелся по кабинету, вминая подошвами туфель мягкий ворс ковра. Клонящееся к западу солнце било яркими лучами в окна кабинета. Далеко внизу ворочалась громада столичного Дриммада: люди, автомобили, заводы и офисные здания… Декорации. Неужели вся Палла, вся его жизнь, все, что он считал важным и нужным — всего лишь декорации?

— Не мы, Чьяко. Наши предки, — Майя в кресле слегка изменила позу. Сегодня ее платье скрывало великолепно развитую фигуру еще меньше обычного, но, вопреки обыкновению, возбуждения отнюдь не вызывало. Скорее, паладарская посланница казалась далекой и неприступной, как мраморная статуя в музейном зале. Тонкий аромат ее духов будоражил воображение, но не тело. — Я, видишь ли, не из первого поколения. И даже не из второго. Я — предпоследний ребенок, выращенный из натурального генетического материала наших предков три миллиона лет спустя после Катастрофы. Последним, между прочим, был мой генетический племянник и воспитанник Джао — тот самый, кто придумал Игру, а позже вырастил и воспитал небезызвестную тебе Карину Мураций. Но ответ на твой вопрос очень прост. Хлеба и зрелищ — древний клич толпы, одинаково универсальный и для вашего, и для нашего социума. После перехода в энергетическую форму хлеб Демиургам больше не требовался, так что они сосредоточились на зрелищах.

— На Игре…

— Большая Игра появилась много позже. Изначально юные Демиурги развлекались попроще — гоняли реальную машинерию или же жили в виртуальных мирах. Ваша компьютерная техника до Первого Удара, в частности игры, развивалась примерно в том же направлении. Миллионы лет наша цивилизация существовала в застывшем бессмысленном состоянии — немногие ученые копались в тайнах Вселенной, не нужных, по большому счету, никому, а все остальные чередовали время между пустыми развлечениями и периодами темного сна, раз от раза становившимися все более долгими. А затем молодой, а потому еще не утративший любопытства Джао создал свою первую планету с настоящим человеческим обществом — и тем самым дал толчок игре, вернее, Большой Игре, с живыми человеческими пешками.

— И в чем разница? — Чьяко Ментеллано пожал плечами. — Я имею в виду, почему Большая Игра оказалась настолько важной для общества… как вы себя называете, Демиурги?

— Да, Демиурги. Демоны-созидатели в одной из наших древних мифологий. Еще один признак нашей гордыни: реально за всю нашу историю среди Демиургов было лишь семнадцать Конструкторов и примерно столько же ученых, достойных звания творцов. Но каждому нравилось ощущать себя богом, вот новое название и прижилось. Что же до разницы, то все очень просто, Чьяко. Одно дело — иметь дело с бездушным железом и пусть и красивыми и реалистичными, но картинками, и совсем другое — с настоящими людьми, как бы они ни выглядели. Стремление доминировать среди себе подобных осталось в нашем подсознании, вот мы и начали лихорадочно обзаводиться собственными стаями. Тебе такое чувство прекрасно знакомо — ты по головам прошел к премьерскому креслу, лишь чтобы получить власть. Не деньги, ты и без того богат, а именно власть. А у нас даже деньги смысла не имеют — и что остается?

— Понятно, — премьер прикусил нижнюю губу и почесал нос. — Значит, нашу планету тоже создали для развлечения? И Большая Игра все еще идет?

— О, мой мальчик, ты невнимательно меня слушал, — усмехнулась Майя. — Я ведь уже сказала: ваша Игра завершилась в тысяча сто сорок третьем, девяносто лет назад. С тех пор на планете присутствовала лишь Суоко, обихаживающая Ставрию, свой дипломный проект по практической социологии, если можно так выразиться, а заодно манифестацию своей ностальгии по родной планете. Я пока не слишком хорошо ее знаю, но мне кажется, что от игр в большую политику она испытывала какие угодно чувства, но только не удовольствие. Мой племянник — хотя и умница, но унылый зануда, каких поискать, и ученики ему под стать. Вон, на Кару посмотри: девочка славная, но такая правильная и скучная… Разве что Палек стал исключением… впрочем, с ним ты не знаком, к своему счастью.

— Но… но как вы можете обходиться с живыми людьми как с игрушками? — король Ценганя в волнении привстал на кушетке. Левый Министр метнул на него предостерегающий взгляд, но король не отрывал глаз от паладарского посланника. — Ведь мы чувствуем, любим, строим планы на будущее — а вы разрушаете все ради собственного удовольствия? Как вы можете?!

— Как мы можем что? — Камилл перевел на него скучающий взгляд, в котором явственно читалось желание побыстрее закончить разговор. — Мы вас создали, вытащив из небытия. Дали вам жизнь, культуру, знания, даже частично историю. Без нас вы бы вообще никогда не возникли. Можно сказать, что мы боги. Ты ходишь в храм, чтобы молиться богам, Юкира-атара, и тебе даже в голову не приходит возмутиться, что они якобы определяют ваши жизни. Почему ты возмущен нашим поведением? Лишь потому, что можешь встретиться с нами лицом к лицу, а с привычными богами — не можешь?

— Но вы не боги!

— Почему? — удивился паладар. — Потому что мы сами так сказали? Я лично несколько раз официально играл и такую роль. Не могу сказать, что мне нравилось, совершенно не мой стиль, однако верные последователи с огромным удовольствием молились мне, как ты молишься Вегешоту. Кстати, в отличие от вашего эфемерного Вегешота, я всегда вел дела честно: выполнил — награда, провалился — штраф. Или ты сейчас начнешь мне рассказывать, что каждый человек — бесценная личность, целая вселенная, и тому подобные красивые сказки? Юкира-атара, будь любезен, осознай, что я примерно в сто тысяч раз старше тебя. Перед моими глазами прошло бесчисленное количество смертных, и ты, пусть даже Сын Неба и все такое, лишь один из них. По большому счету, мне не интересно и не важно, умрешь ты сегодня или проживешь еще полвека. Главное, что очень скоро, по моим меркам, ты исчезнешь навсегда, как и остальные паллийцы — если, разумеется, наши физики не найдут способ зачем-то продлить до бесконечности ваши жалкие жизни.

— Но ведь ты участвуешь в… проекте Карины Мураций, — вполголоса заметил Левый Министр, глядя мимо паладара. — Значит, мы все-таки не до конца тебе безразличны, Камилл-атара?

— Мне небезразличен ваш мир в целом, — холодно ответил Камилл. — Мир как место, где я могу жить и вести свою игру в необычных условиях. Пока я сохраняю интерес к вам, мы сотрудничаем, честно и взаимовыгодно. Как только я охладею, только вы меня и видели. Расклад понятен? Вот и замечательно.

Паладар слегка зевнул.

— Теперь, полагаю, мы наконец-то можем перейти к более насущным вопросам, таким как подача истории в Ценгане. Мы здесь в довольно сложном положении. Мистический взгляд на вещи заставит широкие массы воспринять наши откровения совершенно непредсказуемым образом. Последствия могут оказаться самыми разными — от всплеска религиозности и окончательного обожествления паладаров с последующими массовыми паломничествами в Хёнкон до обвинения паладаров в ереси и объявления Университету священной войны. Конечно, последователи Миндаллы не так агрессивны, как адепты религии Рассвета, но всякое случается. В других условиях мы могли бы сляпать на скорую руку версию специально для вашего социума, но сейчас нельзя. Слишком активно идет обмен информацией между континентами. Если мы начнем выдавать разные версии в разных странах, нас быстро обвинят во лжи и передергивании.