Имортист - Юрий Никитин

Идиот, подумал я мрачно. О чем мыслишь, скот? Перегрелся, слишком много жареного мяса поел или в организме недостает каких-то минералов?

– Как я по тебе соскучился! – сказал я. – Еще в самолете, когда летел из Франции, тебе звонил… ты почему не отвечала?

– А ты хотел бы, чтобы я тебя встретила в аэропорту?

– Хотел бы, – ответил я уныло. – Где твой пропуск?

– Возьми в бардачке, – ответила она.

– Как он открывается?

– Ты прав, с трудом.

Я подергал, стукнул пару раз, крышка бессильно отвалилась, словно усталая собака вывалила язык. Мне на колени посыпалось множестве мелкой дряни, что возят только женщины: патроны с разнообразной помадой, десяток видов дезодорантов, три щеточки, одна со сломанной ручкой, коробочка с тушью для ресниц, пакетик с печеньем, половинка шоколадки.

– Извини, – сказала она поспешно и принялась торопливо собирать с моих колен и запихивать обратно. – Все собираюсь навести порядок… все собираюсь…

Легкие быстрые пальцы, я помню их прикосновение, это у меня уже в крови, и сейчас, когда касалась меня, я ощутил жар, горячая кровь устремилась, имортист я или не имортист, к причинному месту. Я тупо уставился на них, но, когда кончики ее пальцев коснулись сквозь тонкую ткань брюк причинного места, я перехватил ее за кисть, сказал с мукой:

– Таня… Зачем ты мучаешь меня?

– Бравлин, – проговорила она с трудом. – Это совсем не просто…

– Для тебя?

Она уловила упрек, нахмурилась, глаза чуточку сузились, напоминая, что не надо путать секс и даже любовь с семейными обязанностями. Сейчас это не бог весть какие ценности, однако она их сохранила, тем более что у нее в самом деле чудесный муж, чудесная дочь и престарелые родители мужа, о которых она привыкла заботиться, как о своих.

– Не стоит нам сидеть здесь, – проронила она, напоминая, что мы все равно под прицелом десятков пар глаз. – Как ты думаешь?

– Это тебя бы в президенты, – ответил я.

Она не стала дожидаться, пока я открою ей дверцу, вышла сама, уверенная и самостоятельная женщина, в самом деле способная управлять не только собой, но и обстоятельствами, я подхватил ее под локоть и повел по ступенькам в здание.

Охрана делала вид, что их нет, что они просто камни, и все по дороге застывали, пока я вел эту женщину, не имеющую допуска в самое сердце России, Кремля и даже имортизма.

Александра взглянула стеклянными глазами, я провел Таню в свой кабинет и плотно прикрыл дверь. Она остановилась, осматриваясь, здесь многое изменилось за последние дни: начали появляться роскошные вещички, то ли из Государственного музея, то ли обворовали Пушкинский, надо велеть раз и навсегда, чтобы прекратили. Величие создается не этими вот позолоченными или пусть даже золотыми штуками, хотя имитируется – и довольно успешно! – да, часто.

– Обустраиваешься, – проговорила она тихо.

– Без тебя – пустыня, – ответил я.

От нее пахло чисто и невинно, наверняка задействованы самые высокие технологии для создания такого запаха, а потрудились химики в ранге академиков… но пахнет в самом деле нежно, зовуще, как будто это четырнадцатилетняя Наташа Ростова, а не современная уверенная в себе женщина, для которой трахаться с мужчинами что сделать глоток кока-колы.

Ее теплые карие глаза, участливые и добрые, смотрели на меня с грустью и любовью. Коротко подстриженные волосы красиво обрамляли милое личико, пухлые губы стали еще ярче, наливаясь жарким огнем.

Я наклонился к ее губам, она порывисто отстранилась, сама устыдилась своего жеста, сказала нервно:

– Извини, я очень спешила успеть к своей свекрови. У нее опять приступ, а никто не может их снимать, кроме меня… Она говорит, что у меня аура. Словом, что-то целебное от меня. Не знаю, я ничего не чувствую, но если она верит, если ей это помогает… Я что-то не то говорю? Я такая растерянная, я иногда сама не понимаю. Что говорю… И вообще, все так запуталось, что я просто не знаю… Мой психоаналитик говорит, что у меня сбой в гормональном балансе, но это брехня, у меня с гормонами всегда в порядке, сам знаешь… хоть я теперь ни с кем, вот такая дура…

Она разволновалась, говорила торопливо, сбивчиво, выбалтывала те глупости, что совсем ни к селу ни к городу, большие карие глаза стали совсем встревоженными, а затем и вовсе жалобными.

– Да-да, – сказал я как можно теплее, – у тебя с гормонами… Таня, ну иди же сюда. Или что-то случилось?

Она посмотрела на меня непонимающими глазами, а потом как будто ухватилась за соломинку, выпалила:

– Да!

– Что, что случилось?

– А ты… ты меня не поздравил с днем рождения!

Я растерялся:

– Что?.. А-а…

– Вот тебе и «а-а», – сказала она с превеликой обидой, мне даже показалось, что в глазах блеснули слезы. – Всем дарят цветы, конфеты, всяких там игрушечных мишек, а ты даже… и после этого еще говоришь, что любишь?

Я поспешно ухватил ее, прижал к своей груди. Она некоторое время противилась, как же, женская обида, но я удержал, хотя и чувствовал, что ее холодок не растопил.

– День рождения, – сказал я, – это когда было?.. Да, помню, помню… Да, людям нужен праздник, нужна красная дата в календаре. Или хотя бы просто дата, которую обведут красным карандашом. Или фломастером. И будут к этой дате готовиться, покупать подарки, а в этот день не будут… по крайней мере постараются быть приветливыми и заботливыми со своими женщинами. Во всяком случае, постараются хотя бы не обижать. Но как мне, как мне выделить эту дату, когда я и так тебя люблю и люблю безмерно? Когда никакие даты в календаре, установленные в качестве официальных праздников по стране, не могут меня сдвинуть в ту или другую сторону?

Мой голос вздрагивал, я сам чувствовал в нем обиду, еще большую, чем у нее, хотел остановиться, как же: несерьезно, смешно даже, двое взрослых и неглупых, очень даже неглупых людей меряются обидами, но эта обида сама говорила во мне, поднималась из глубин моей совсем не имортальей сути, отпихивала локтями разумные доводы и говорила, говорила, жаловалась…

Таня перестала вздрагивать, затихла, я чувствовал, как наконец-то прислушивается, что вообще-то непросто, обычно слушаем и слышим только себя, а ее ладони на моей груди перестали упираться, я прижал ее крепче, и она прильнула вся, всем телом и, как я ощутил, всей своей сутью.

– Извини, – проговорила она наконец совсем тихо. – Это я так… нервничаю, завожусь на ровном месте… Не знаю, что со мной творится. У вас, мужчин, проще…

– Чем же проще? – спросил я с болью.

– У вас – работа.

– Как видишь, одной работы не хватает!

– Но ты же… имортист?

– Я тоже так думал, – ответил я. – А теперь получается… нет, все равно я не потомок Хама. Я имортист, а то, что я не могу жить без тебя, значит лишь, что любовь нам, высшим, необходима. Нам – любовь, дочеловекам – секс, каждому да воздастся свое, от каждого да потребуется тоже свое…