Имортист - Юрий Никитин

Я слушал, не веря ушам, как будто я сам это говорю. Все-таки умные люди приходят к одинаковым выводам даже на разных концах планеты. Причем облекают их в одинаковые слова, что дает надежду на быстрейшее взаимопонимание.

ГЛАВА 5

Последний день визита был посвящен церемонии подписания совместных договоров. Помимо главного, стратегического, о взаимных поставках и долговременном сотрудничестве, наши министры подготовили еще два десятка договоров, Потемкин сиял, Леонтьев довольно потирал руки, я ослеп от постоянных вспышек фотокамер.

Президент Пфайфер заехал за мной в резиденцию, никакого завтрака, сразу же в лимузин, поехали теперь в его дворец, где свершится подписание всех договоров.

Мы катили по Елисейским Полям, я сказал с неловкостью:

– Ну что вы делаете, зачем перекрыли движение?

– У вас же в России перекрывают!

– Так я же сейчас во Франции…

Этьен сказал весело:

– Да и я заодно прокачусь по-русски! Примажусь. Очень щекочущее чувство, когда для тебя замораживают жизнь на всем протяжении пути. Хорошо быть русским президентом. Это почти что царем, да?

– Да, – сказал я горько, – это и хреново.

Он удивился:

– Почему?

– Полагаете, хорошо быть царем рабов?.. А если не рабы, то и ты уже не царь.

– Увы, – сказал он со вздохом, – потому-то восточные деспотии и разваливались. Рабами управлять приятно, но для страны – гибельно. Потому так важно, чтобы побольше свободных, а из свободных – побольше имортистов. Здесь наши взгляды абсолютно сходятся. Об этом надо обязательно упомянуть в совместном меморандуме. Даже особо отметить полное совпадение взглядов. Отличия у нас начинаются только в способах реализации. Мы предпочитаем путь эволюции, вы – революции. Но об этом говорить в совместном коммюнике не стоит, я думаю.

– Не стоит, – согласился я. – Еще как не стоит. Просто мы считаем, что для спасения уже не каких-то позиций, а всего человечества нужны крутые и решительные меры. Даже жестокие!..

Он подумал, кивнул:

– Ладно, с этим прояснили. Теперь немного о международных делах. Что вы скажете, к примеру, о Китае?

Вопрос меня немного удивил, я не сразу сообразил, к чему меня подталкивают, пожал плечами:

– Полагаете, что нас должна устрашить быстро растущая мощь Китая? Ведь они наши соседи… Уже и Штаты усмотрели в Поднебесной будущую угрозу их планам… Наивные!

Он удивился:

– Разве не так? А вы угрозы со стороны такого огромного соседа изволите в упор не видеть?

– Изволю, – ответил я хладнокровно. – Именно в упор. Издали, кстати, тоже.

Он спросил с великим интересом:

– Но как же?.. А статистические данные?..

Я покачал головой:

– На примере внезапно возникшего имортизма вы еще не убедились, что вовсе не экономика правит миром, как вас пытаются уверить юсовцы и их прихвостни? Китаю до мощи заокеанской империи расти еще двадцать-тридцать лет. Это крохотный срок, согласен. Да еще для такой медленно эволюционирующей страны, как Китай. Но все процессы убыстрились, все! Во всем мире. Сейчас все несется, как сорвавшийся с цепи злой пес, глаза вразбег: кого бы укусить! Угроза исламской экспансии куда серьезнее, чем улиточно ползущий к своей будущей невероятной мощи Китай. Еще не верите? Ислам – наступательная религия, в арабском мире мощный пассионарный толчок, ислам захватывает позиции по всему миру. Да и во Франции укрепляется, вы об этом, возможно, самым краешком какого-нибудь из ухов слышали?

– Увы, – вздохнул Этьен. – Наслышан. Это наша заноза… но это не для коммюнике, понятно. Для коммюнике мы все живем в мире и согласии, а мусульмане успешно интегрируются в нашу жизнь.

– Китай… – сказал я медленно, – он никогда не наступал. Никогда. Пять тысяч лет в своих границах. И даже если вздумает когда-то выйти, столкнуться придется не с США, как сейчас предсказывают, а с исламом. Но, думаю, еще раньше Китаю придется перейти в глухую оборону. И снова отгородиться Великой Китайской стеной… на этот раз уже от исламского окружения.

Он смотрел на меня хитро, погрозил пальцем:

– Почему промолчали про имортизм?

– Из скромности, – ответил я в таком же легком тоне, восстанавливая французскость беседы, а то что-то слишком соскользнули в вагнеровскую немецкость. – Понятно же, что на самом деле миром править будет имортизм.

Он весело расхохотался, жизнерадостный и раскованный, по внешности и повадкам – вылитый француз, типичнейший, почти лубочный, но не стоит забывать, что и Наполеон, и де Голль тоже были французами от макушки до пят, однако под налетом беззаботной беспечности у них был точный расчет, и оба знали, что стране необходимо.

Это союзники, сказал я себе наконец. Как бы пока что ни противились, но союзники не только в отдельных обществах имортистов, как в США или в Англии, но и целиком, как народ. Один из важнейших столбов, на которых держится религиозное учение, – способность объединять вокруг своей идеи людей разных по национальности, происхождению и прочим данным. На этом поле терпят крах как фашизмы, так и коммунизмы: одни принимали в «свои» по крови, другие – по пролетарскому происхождению. Так же не живучи идеи белого большинства или негритянского экстремизма, и, конечно, иудаизма, ибо там не изжита главенствующая идея, что у неевреев вообще нет души. Даже самая пугающая потенциалом страна – Китай, и та замкнута на своем китайстве, и только имортизм абсолютно свободен для всех, ибо его религия – духовное начало в человеке, его ум и воля. Для имортизма уж точно нет ни эллина, ни иудея, ни китайца.

Сам по себе имортизм – самая мирная религия, какая только может существовать. Для нее есть только один путь – развивать духовное начало в человеке, то есть философию, науку, культуру, искусство, технику, избегать всего того, что может помешать двигаться без помех по пути развития, по пути к Богу.

Но когда человеческое общество зависло над краем пропасти, когда возникла угроза самому роду homo sapiens, за оружие взялись даже те, кто никогда за него не брался: ученые, люди культуры, философы. Имортизм – и есть то оружие, что защищает действительно лучших людей, а весь мусор человеческий, которого стало угрожающе много, велит… словом, с мусором поступить так, как принято с ним поступать.

– Ого, – прервал мои раздумья Этьен, – смотрите, сколько российских флагов!

– Это же ваше пожелание, – укорил я.

– Ничего подобного, – запротестовал он. – Это все мэр Парижа! У меня нет над ним власти, вы еще не знаете нашу систему!

– Передайте ему от меня поклон.

– Я ему передам, – ответил он угрожающе. – Меня так ни разу не встречал!

Машина подкатила к массивному особняку, спроектированному рукой мастера прошлых веков, передняя стена в колоннах, на крыше горгоны и драконы, красная ковровая дорожка от самой проезжей части и прямо к этому президентскому дворцу через широкие мраморные ступени.