Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А - Айн Рэнд

«Господи! — подумала Дагни. — Что они делают?» С экрана на страну смотрело лицо Джона Голта, лицо без следов страдания, страха или вины, неумолимое благодаря добродетели спокойствия, неуязвимое благодаря добродетели самоуважения. «Это лицо, — подумала она, — среди других?»

«Что бы они ни планировали, — подумала Дагни, — это обречено на неудачу, ничего больше сказать нельзя и не нужно, есть результаты двух моральных кодексов, есть выбор, и каждый человек это поймет».

— Личный секретарь мистера Голта, — сказал диктор, тем временем камера, быстро показав лицо здоровяка, двинулась дальше. — Мистер Кларенс «Чик» Моррисон… Адмирал Гомер Доули… мистер…

Дагни поглядела на лица окружающих и задалась вопросом: «Неужели они не увидели контраста, не поняли? Неужели не видели его? Не захотели увидеть в истинном свете?»

— Этот банкет, — начал свою речь Чик Моррисон, взявший слово как распорядитель, — устроен в честь величайшего человека нашего времени, способнейшего организатора, эрудита, нового руководителя нашей экономики — Джона Голта! Если вы слышали его необычайную речь по радио, у вас не может быть сомнений, что он может заставить систему работать. Сейчас он здесь, дабы сказать вам, что заставит ее работать ради вас. Если вас ввели в заблуждение те отсталые экстремисты, которые утверждали, что он ни за что не присоединится к нам, что не может быть сближения между его образом жизни и нашим, либо одно, либо другое, сегодняшнее мероприятие покажет вам, как все можно примирить и объединить!

«Раз они видели его, — думала Дагни, — как могут они хотеть смотреть на кого-то другого? Раз поняли, что он возможен, что человек может быть таким, как могут они хотеть искать чего-то еще? Как могут испытывать какое-то желание, кроме желания достичь в своих душах того, что он достиг в своей душе? Или их остановит тот факт, что Моучи, Томпсоны, Моррисоны всего мира не хотят достигать этого? Неужели они хотят видеть в Моучах людей, а в нем — нечто невозможное?»

Камера блуждала по зале, посылая на экран и на всю страну изображения лиц выдающихся гостей, лица напряженно-настороженных лидеров и — время от времени — лицо Джона Голта. Выглядел он так, словно его проницательные глаза изучали людей за пределами этой комнаты, всех тех по всей стране, кто наблюдал за ним. Нельзя было понять, слушает ли он: на его сдержанном лице не отражалось ничего, ни единой эмоции.

— Я горжусь тем, что отдаю должное, — сказал лидер Законодательного Собрания, — величайшему экономисту-организатору, какой только появлялся на свете, в высшей степени одаренному администратору — Джону Голту, человеку, который спасет нас! Благодарю его от имени народа!

«Это, — подумала Дагни с отвращением и насмешливостью, — спектакль искренности бесчестных людей. Самым отвратительным в этом мошенничестве является то, что они искренни. Они предлагали Голту самое лучшее, что можно предложить при их взглядах на существование, пытались искушать его тем, что им представляется высшим достижением в жизни: бездумным низкопоклонством, нереальностью этого чудовищного притворства, одобрением без существующих мер, похвалами без смысла, почестями без оснований, восхищением без причин, любовью без кодекса ценностей».

— Мы отбросили все мелкие разногласия, — говорил теперь в микрофон Уэсли Моуч, — все пристрастные мнения, все личные интересы и эгоистичные взгляды, чтобы подчиняться бескорыстному руководству Джона Голта!

«Почему они слушают? — подумала Дагни. — Неужели не видят признака смерти в их лицах и признака жизни в лице Голта? Какое состояние они хотят избрать? Какого состояния ищут для человечества?..» Она посмотрела на лица в бальной зале — они были нервозно-пустыми; на них лежала печать только тяжкого груза апатичности и застарелости постоянного страха. Эти люди смотрели на Голта и Моуча так, словно не могли постичь никакой разницы между ними или подумать, существует ли какая-то разница, их пустые, некритичные, неоценивающие взгляды говорили: «Кто я такой, чтобы знать?»

Дагни содрогнулась, вспомнив его фразу: «Когда человек заявляет: “Кто я такой, чтобы знать?”, он заявляет: “Кто я такой, чтобы жить?”» «Хотят ли они жить? — подумала она. — Кажется, они даже не хотят задаться этим вопросом…» Она увидела нескольких людей, которые, казалось, хотели этого. Они смотрели на Голта с отчаянной мольбой, с тоскующе-трагичным восхищением, но их руки вяло лежали на столиках. Это были люди, понимавшие, кто он, жившие в тщетном желании его мира, но завтра, если его будут убивать при них, их руки будут так же вяло свисать, их глаза будут смотреть в сторону, как бы говоря: «Кто я такой, чтобы действовать?»

— Единство действия и цели, — сказал Моуч, — приведет нас к более счастливому миру…

Мистер Томпсон подался к Голту и прошептал с дружеской улыбкой:

— Вам придется сказать стране несколько слов, потом, после меня. Нет, нет, не длинную речь, одну-две фразы, не больше. Просто скажете: «Привет, люди!» Или что-то в этом духе, чтобы они узнали ваш голос.

Чуть усиленный нажим пистолета «секретаря» в бок Голту добавил невысказанный пункт. Голт не ответил.

— План Джона Голта, — говорил Уэсли Моуч, — урегулирует все конфликты. Он защитит собственность богатых и выделит большую долю бедным. Он снизит бремя налогов и даст вам больше правительственных льгот. Понизит цены и повысит зарплаты. Даст больше свободы индивидуальностям и укрепит узы коллективных обязательств. Будет сочетать эффективность свободного предпринимательства с щедростью плановой экономики.

Дагни посмотрела на нескольких людей — ей потребовалось усилие, чтобы полностью в это поверить — глядевших на Голта с ненавистью. Одним из них был Джим. Пока на экране было лицо Моуча, их лица были расслаблены в скучном удовлетворении, не удовольствии, а успокоении, что от них ничего не требуется, что все неясно и неопределенно. Когда там появилось лицо Голта, губы их сжались, черты лица заострились выражением странной осторожности. Дагни ощутила внезапную уверенность, что они боятся четкости его лица, ясности его черт, выражения сознания бытия, утверждения существования. «Они ненавидят его за то, что он — это он, — подумала Дагни, ощутив дыхание холодного ужаса, когда ей стала ясна сущность их душ. — Они ненавидят его за способность жить. Хотят ли они сами жить?» — размышляла она с усмешкой. И сквозь наступившее онемение разума вспомнила его фразу: «Желание не быть никем есть желание не быть».

Теперь уже мистер Томпсон кричал в микрофон в самой оживленной и простонародной манере:

— И я говорю вам: дайте кулаком в зубы всем, кто сомневается, кто сеет разобщение и страх! Они говорили, что Джон Голт никогда не присоединится к нам, верно? Так вот, он здесь, собственной персоной, по своему свободному выбору, за этим столом и во главе нашего государства! Готовый, желающий и способный служить народному делу! И смотрите, все вы, больше не думайте сомневаться или убегать или сдаваться! Завтра уже наступило, и какое завтра! С завтраком, обедом и ужином для всех на свете, с машиной в каждом гараже, с бесплатной электроэнергией, производимой таким двигателем, какого вы не видели никогда! И все, что от вас требуется, это еще немного потерпеть! Терпение, вера и единство — вот слагаемые прогресса! Мы должны объединиться со всем миром, как громадная счастливая семья, и все должны трудиться для блага всех! Мы нашли лидера, который перекроет достижения нашего самого богатого и деятельного прошлого! Любовь к человечеству заставила его прийти сюда, служить вам, защищать вас и заботиться о вас! Он услышал ваши просьбы и ответил на зов нашего общего человеческого долга! Каждый человек — сторож своему брату! Ни один человек — не остров сам по себе! А теперь вы услышите его голос, услышите его собственные слова!.. Дамы и господа, — торжественно произнес он, — Джон Голт — коллективной семье человечества!

Камера обратилась на Джона Голта. Несколько секунд он оставался неподвижным. Потом таким быстрым, ловким движением, что рука «секретаря» не смогла поспеть за ним, поднялся и наклонился в сторону, оставив наведенный пистолет открытым глазам всего мира. После этого он выпрямился, глядя на всех своих невидимых зрителей, и произнес:

— Убирайтесь к черту с моего пути!

ГЛАВА IX. ГЕНЕРАТОР

— Убирайтесь к черту с моего пути!

Доктор Роберт Стэдлер услышал это по радио в своей машине. Он не понял, откуда начал исходить следующий звук — отчасти восклицание, отчасти вопль, отчасти смех, но услышал щелчок, оборвавший его. Радио умолкло. Из отеля «Уэйн-Фолкленд» не раздавалось ни звука.

Он торопливо вертел то одну, то другую ручку под светящейся шкалой приемника. Из него ничего не слышалось: ни объяснений, ни ссылок на технические неполадки, ни скрывающей молчание музыки. Все станции прекратили вещание.