Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А - Айн Рэнд

— …ваша совесть! — говорил Таггерт. — Я пришел воззвать к вашей совести! Как вы можете ценить свой разум выше тысяч человеческих жизней? Люди гибнут, и… Черт возьми, да перестаньте ходить! — рявкнул он.

Голт остановился.

— Это приказ?

— Нет, нет! — торопливо вмешался мистер Томпсон. — Не приказ. Мы не хотим вам приказывать. Успокойся, Джим.

Голт снова принялся ходить.

— Мир рушится, — заговорил Таггерт, взгляд его упорно следовал за Голтом. — Люди гибнут, а вы — тот, кто мог бы их спасти! Какая разница, кто прав, и кто нет? Вы должны присоединиться к нам, даже если считаете, что мы неправы, вы должны пожертвовать своим разумом для их спасения!

— Каким образом я их буду спасать?

— Кем вы считаете себя? — выкрикнул Таггерт.

Голт остановился.

— Вы знаете.

— Вы эгоист!

— Да.

— Понимаете, какой вы эгоист?

— А вы? — спросил Голт, глядя на него в упор.

Таггерт медленно вжался в кресло, глядя в глаза Голту, и мистер Томпсон ощутил необъяснимый страх перед следующей минутой.

— Послушайте, — вмешался он весело-небрежным голосом, — какие сигареты вы курите?

Голт повернулся к нему и улыбнулся.

— Не знаю.

— Откуда они у вас?

— Мне принес пачку один из ваших охранников. Сказал, какой-то человек попросил его передать их мне в подарок. Не беспокойтесь, — добавил он, — ваши ребята проверили ее самым тщательным образом. Тайных сообщений там не было. Это просто подарок от неизвестного поклонника.

На сигарете между пальцев Голта был символ доллара.

Мистер Томпсон решил, что Джеймс Таггерт не способен убеждать. Но Чик Моррисон, с которым он пришел на следующий день, оказался не лучше.

— Я… я отдаюсь в вашу власть, мистер Голт, — сказал он с отчаянной улыбкой. — Вы правы. Я признаю, что вы правы, и могу лишь взывать к вашему сочувствию. В глубине души я не могу поверить, что вы — законченный эгоист, не испытывающий сочувствия к людям. — И указал на бумаги, которые положил на стол: — Вот обращение, подписанное тысячей школьников, они просят вас присоединиться к нам и спасти их. Вот обращение из приюта инвалидов. Вот петиция, подписанная священнослужителями двухсот различных вер. Вот призыв от матерей страны. Прочтите их.

— Это приказ?

— Нет! — выкрикнул мистер Томпсон. — Не приказ!

Голт не шевельнулся, не протянул руки к бумагам.

— Это обыкновенные, простые люди, мистер Голт, — сказал Чик Моррисон тоном, говорящим об их жалкой незначительности. — Они не могут сказать вам, что делать. Не могут этого знать. Лишь просят вас. Возможно, они слабые, беспомощные, слепые, невежественные. Но вы, такой умный и сильный, неужели не можете сжалиться над ними? Не можете помочь им?

— Отказавшись от своего ума и следуя их слепоте?

— Возможно, они заблуждаются, но по незнанию!

— А я, обладающий знанием, должен повиноваться им?

— Я не могу спорить, мистер Голт. Я только прошу вас о жалости. Они страдают. Я прошу вас пожалеть тех, кто страдает. Я. Мистер Голт, — спросил он, заметив, что Голт смотрит в даль за окном, и что в глазах его внезапно появилось беспощадное выражение, — в чем дело? О чем вы думаете?

— О Хэнке Риардене.

— Э… почему?

— Испытывали они какую-то жалость к Хэнку Риардену?

— О, но это другое дело. Он…

— Заткнитесь, — равнодушно произнес Голт.

— Я только…

— Заткнись! — рявкнул мистер Томпсон. — Не обращайте на него внимания, мистер Голт. Он не спал две ночи и перепуган до потери разума.

Пришедший на другой день доктор Флойд Феррис не казался испуганным, но мистер Томпсон счел, что это еще хуже. Голт не отвечал доктору Феррису и хранил молчание.

— Это вопрос моральной ответственности, который вы, очевидно, не рассмотрели, как следует, — говорил доктор Феррис слишком уж беззаботно, со слишком уж деланой принужденностью. — Вы как будто только и говорили по радио о грехах действия. Однако нужно рассмотреть и грехи бездействия. Не спасти жизнь так же безнравственно, как совершить убийство. Последствия те же самые, и поскольку о поступках нужно судить по их последствиям, моральная ответственность одна и та же… К примеру, поступило предложение, учитывая катастрофическую нехватку продуктов, издать директиву, чтобы каждый третий ребенок младше десяти лет и все взрослые старше шестидесяти были преданы смерти, чтобы обеспечить выживание остальных. Вы не хотели бы этого, так ведь? Вы можете это предотвратить. Одно ваше слово предотвратит это. Если откажетесь, и все эти люди будут казнены, это будет ваша вина и ваша моральная ответственность!

— Вы сошли с ума! — выкрикнул мистер Томпсон, оправясь от шока и подскочив. — Никто не делал такого предложения! Никто его не рассматривал! Мистер Голт, пожалуйста, не верьте ему! Он не имеет в виду этого!

— Имеет, — сказал Голт. — Прикажите этому мерзавцу посмотреть на меня, потом в зеркало, а затем спросить себя, неужели он думает, что мои моральные качества зависят от его поступков.

— Пошел вон отсюда! — крикнул мистер Томпсон, рывком подняв Ферриса на ноги. — Пошел вон! Чтоб я больше ни слова от тебя не слышал!

Он распахнул дверь и вытолкнул Ферриса навстречу удивленному охраннику.

Повернувшись к Голту, он развел руками и уронил их в обессиленной беспомощности. Лицо Голта ничего не выражало.

— Послушайте, — умоляюще сказал мистер Томпсон, — неужели нет никого, кто мог бы поговорить с вами?

— Говорить не о чем.

— Мы должны. Нам необходимо убедить вас. Хотели бы вы поговорить с кем-нибудь?

— Нет.

— Я подумал, может быть… поскольку она высказывается… высказывалась иногда… в вашем духе… может, если я пришлю мисс Дагни Таггерт сказать вам…

— Ее? Да, она высказывалась в моем духе… Она — моя единственная неудача. Я думал, она на моей стороне. Но она обманывала меня, чтобы сохранить свою железную дорогу. Она душу продаст за свою дорогу. Пришлите ее сюда, если хотите, чтобы я дал ей пощечину.

— Нет, нет, нет! Вам не нужно ее видеть, если вы так к ней относитесь. Я не хочу больше тратить время на людей, которые вас раздражают… Только… только, если не мисс Таггерт, я не знаю, кого еще выбрать… Если… если смогу найти кого-нибудь, кого согласитесь выслушать…

— Я передумал, — сказал Голт. — Есть человек, с которым я хотел бы поговорить.

— Кто это? — пылко воскликнул мистер Томпсон.

— Доктор Роберт Стэдлер.

Мистер Томпсон протяжно свистнул и опасливо покачал головой.

— Этот человек не друг вам, — сказал он тоном честного предупреждения.

— Он тот, кого я хочу видеть.

— Хорошо, будь по-вашему. Завтра утром я пришлю его.

В тот вечер, ужиная с Уэсли Моучем в своем номере, мистер Томпсон гневно взглянул на стоящий перед ним стакан томатного сока.

— Как? Не грейпфрутовый? — резко спросил он: врач прописал ему сок грейпфрута как средство против простуды.

— Грейпфрутового сока нет, — ответил официант со странной многозначительностью.

— Дело в том, — уныло сказал Моуч, — что шайка бандитов совершила нападение на поезд на мосту Таггертов через Миссисипи. Они взорвали путь и повредили мост. Ничего серьезного. Мост отремонтирован, но все движение остановлено, и поезда из Аризоны не приходят.

— Черт знает что! Разве нет других…

Мистер Томпсон умолк; он знал, что других железнодорожных мостов через Миссисипи нет.

Через минуту он отрывисто произнес:

— Прикажи, чтобы этот мост охраняли армейские подразделения. Днем и ночью. Пусть отберут лучших солдат. Если с этим мостом что-то случится…

Мистер Томпсон не договорил; он горбился, глядя на стоявшие перед ним дорогие фарфоровые тарелки с деликатесами. Отсутствие такой мелочи, как грейпфрутовый сок, внезапно дало ему впервые понять, что случится с Нью-Йорком, если что-то непредвиденное произойдет с мостом Таггертов.

— Дагни, — сказал Эдди Уиллерс в тот вечер, — мост — не единственная наша проблема. — Он включил настольную лампу, которую Дагни, сосредоточась на работе, не включила с приближением сумерек. — Из Сан-Франциско не может выйти ни один трансконтинентальный поезд. Одна из сражающихся сторон, не знаю, какая, захватила наш терминал и обложила наши поезда «отправным налогом». То есть они задерживают поезда ради выкупа. Наш начальник терминала скрылся. Там никто не знает, что делать.

— Я не могу покинуть Нью-Йорк, — холодно ответила Дагни.

— Знаю, — мягко ответил Эдди. — Потому я и поеду туда налаживать дела. По крайней мере найти подходящего руководителя.

— Нет! Не нужно. Это слишком опасно. И зачем? В этом уже нет нужды. Спасать нечего.

— Это все еще «Таггерт Трансконтинентал». Я буду спасать ее. Дагни, ты, куда ни поедешь, сможешь построить железную дорогу. Я нет. Я даже не хочу начинать все сначала. После того, что видел. Ты начнешь. Я не смогу. Позволь мне сделать то, что в моих силах.