Критская Телица - Эрик Хелм

А дышать в эдаком смраде чем прикажете?..

Но выбора не оставалось.

Эпей выбрал кратчайший путь и устремлялся к месту недавнего побоища, летя чуть ли не над макушками Эсимидовых молодцев.

Но капитан совсем недавно уже оставил без внимания безобидную миопарону, горько в том раскаялся, и сызнова рисковать не желал. Иди знай, кто устремляется к тебе по воздуху — друг или враг? И, ежели враг водоплавающий оказался необорим, чего можно ждать от небывалого, невиданного, невообразимого противника, парящего в поднебесье?..

«Лучники..!» — собрался крикнуть Эсимид, но один из великолепных критских стрелков, по-видимому, рассуждал в точности так же, как и его командир.

И тоже не желал играть в зернь с неблагосклонной судьбой.

Зазвенела тугая тетива.

Стрела прянула ввысь.

Ягнятник, совершавший очередной виток подле мчавшегося умельца, угодил прямо под меткое острие.

Не сразу поняв, что произошло, Эпей покосился и увидел: из груди орла внушительно высунулось прошедшее насквозь, окровавленное жало. Хищник слабо взмахнул крыльями, распластал их и канул куда-то вниз.

— Ах ты!.. — выдохнул перепугавшийся Эпей.

Стрелы были пострашнее целой стаи нес мысленных пернатых тварей.

Всполошившийся, проклинающий все на свете — и собственную непредусмотрительность прежде всего — умелец забрал влево, пытаясь как можно быстрее удалиться от окаянного корабля.

Каждую секунду он ожидал короткого свиста и удара в живот или грудь — в самом деле, что для умелого лучника, пускай и метящего в угон, значит лишняя сотня локтей?

«Артемида-охотница, Феб-стреловержец...»

Ни свиста, ни, тем паче, удара не последовало.

По Эпею никто не стрелял.

Не оборачиваясь, не мысля ни о чем, кроме спасительных, стремительно приближавшихся дымных клубов, он, разумеется не дал себе труда обернуться.

И лишь несколько лет спустя случайно уведал, сколь странному обстоятельству был обязан своим спасением.

* * *

Ягнятник погиб не сразу.

Некоторое время он боролся с надвигавшейся тьмой, пытался планировать на распахнутых крыльях, увлекаемый сопротивлением воздуха в сторону пентеконтеры, откуда нежданно-негаданно взмыла стрела, положившая орлиной жизни конец.

Но, примерно в семидесяти локтях от верхней палубы крылья перестали слушаться.

Ягнятник умер.

И камнем обрушился прямо в толпу лучников, сгрудившихся настолько густо и плотно, что не смогли сразу рассыпаться и увернуться от падающей птицы.

А головы, вполне объяснимо, оставались запрокинуты к небу.

Торчавшее из груди орла острие вонзилось прямо в горло сразившему ягнятника стрелку[78].

Славный Крисп — знаменитый и непревзойденный, — пожалуй, даже не понял толком, что приключилось. Только ощутил сильнейший толчок, невыносимую, неведомо чем причиненную боль, внезапную, сбивающую с ног тяжесть.

Потом окружающий мир померк.

Лучник повалился под ноги отшатнувшимся товарищам, нанизанный на одну стрелу с огромным орлом, который, казалось, прирос к собственному убийце страшным комом остывающей плоти и серовато-бурых перьев.

Широченные крылья распахнулись, почти полностью скрывая простертое человеческое тело...

* * *

Закричавшие от ужаса люди шарахнулись врассыпную.

— Знамение! — только и выдавил Эсимид, — Крисп вознамерился поразить летящего и принял смерть от своей же стрелы... Это не простой летун! К тому же, он устремляется прочь! Прочь от оскорбивших... Знамение!

Эсимид не страшился ни воды, ни огня, ни оружия, но гнева богов остерегался.

— Не стрелять! — рявкнул он зычным голосом — Отставить...

Надолго задумался.

И объявил:

— Возвращаемся в гавань...

* * *

Кодо оскалился, еще раз прикинул расстояние, сощурил глаза.

Легонько потряс правой кистью.

Заревел зычным голосом.

И повернулся.

В широченной, лоснившейся от пота спине чернокожего торчала рукоять ножа.

Незаметно и неслышно подкравшаяся Лаодика вложила в удар всю свою ненависть к похитителям и подлым убийцам. Теперь она смотрела на Кодо с вызовом и ждала немедленной гибели.

Негр прорычал нечто невразумительное, замахнулся мечом.

И рухнул, отбросив Лаодику тяжестью обмякшего исполинского тела. Женщина потеряла равновесие, в свой черед растянулась на полу.

Кодо кричал благим матом.

И не без причины.

Воспользовавшись тем, что грозный противник обратился к нему затылком, египтянин сильно и метко бросил собственный меч. По счастью, верзила Клейт пользовался весьма увесистым клинком, и лезвие, промелькнувшее в воздухе, вонзилось в цель чуть ли не по рукоять.

А целью отлично знавший человеческую анатомию Менкаура избрал крестец.

Во мгновение ока египтянин вскочил. Секунду спустя он выдернул завязшее в мышцах и костях нубийца оружие. Решительным уколом прекратил страдания невезучего бойца.

Посмотрел на окровавленную бронзу и отшвырнул меч, со звоном запрыгавший по темным 1ранитным плитам.

Протянул еле заметно подрагивавшую руку, помог Лаодике подняться.

— Спасибо, девочка. Считай, что сполна отблагодарила меня.

Лаодика уставилась на окровавленного негра с неподдельным ужасом и внезапно истерически зарыдала.

— Ну-ну, — успокаивающе произнес Менкаура, — утихомирься... Все обошлось и миновало. Могло быть гораздо хуже.

Женщина молча кивала и продолжала плакать.

Потрогав резную дверь, Менкаура удостоверился: Розовый зал отперт. Заглянул внутрь.

Пылали светильники.

Деревянная, тщательно обтянутая пятнистой шкурой телка обреталась на месте.

Немного поколебавшись и помедлив, египтянин беззвучно притворил дверь и направился прочь, увлекая за собой Лаодику.

* * *

— Священным именем Аписа и великим знаком четырех ветров приказываю: отомкните и впустите нас! — потребовала Алькандра, обращаясь к воинам, караулившим восточный вход Кидонского дворца.

Тысячная толпа, стоявшая за спиною верховной жрицы, гудела и волновалась. Повелительно вознеся правую руку, даже не потрудившись обернуться, Алькандра укротила горожан.

Воцарилось безмолвие.

— Приказываю: отомкните! — повторила жрица, устремляя на воинов немигающий взор.

Если бы подчиненные покойного Рефия не набрались от начальника преотменной дерзости по отношению ко всем и вся, если бы ведали они о гибели командира, если бы не страшились первого коронного телохранителя пуще Великого Совета — возможно, события приняли бы иной, менее сокрушительный оборот.

Но стража воспротивилась.

— Городскому сброду в государевых чертогах делать нечего, — надменно сказал старший воин. — Тебя мы готовы пропустить, но сперва изволь очистить дворцовую площадь от незваной черни.