Пушкин. Частная жизнь. 1811—1820 - Александр Александров

Это был высокого роста человек, немолодых лет и прекрасной наружности. Лицо его было продолговатое; чело открытое, нос правильный, римский. Глаза блестели умом и живостью, а весь вид выдавал человека благодушного. Вполовину поседелые волосы зачесаны были с боков на верх головы, шапку он держал в руках.

— Кажется, ни одному статскому советнику еще не давали Анны первой степени! — в восторге смотря на историка, воскликнул Энгельгардт. — Это такая честь!

— А главная радость, — продолжил Карамзин, — что я получил на напечатание истории 60 000 рублей ассигнациями и дозволение печатать в Военной типографии… Кроме того, государь предложил мне жить летом в Царском Селе на государственный счет… Так что с мая я ваш сосед, буду жить в Китайской деревне, вот только съезжу в Москву и перевезу сюда семью…

— Вы шапочку наденьте, Николай Михайлович, — ласково попросил Егор Антонович. — Пора весенняя, опасная для здоровья.

А в это время Пушкин говорил Вяземскому после очередного приступа смеха:

— Безбожно держать молодого человека взаперти и не позволять ему даже участвовать в невинном удовольствии погребать покойную Академию и «Беседу» — губителей Российского Слова!

Князь улыбнулся:

— Говорят, вам год всего остался находиться в заточении?

— Да! — воскликнул Пушкин. — Еще целый год плюсов и минусов, прав, налогов, черта в ступе… Целый год еще дремать перед кафедрой… Я согласился бы с радостью двенадцать раз перечитать все двенадцать песен пресловутой «Россиады» с тем только, чтобы граф Разумовский сократил время моего заточенья в этом монастыре…

— Слышал, что нравы в этом монастыре порицают, — усмехнулся князь Вяземский.

Лицейские довольно подсмеивались ему: еще бы, тут ребята — не промах, не пальцем деланы.

Из здания Лицея вышли Сергей Львович и Василий Львович Пушкины, когда они находились рядом, то было видно, что они очень похожи.

— Серж, — сказал Василий Львович, — я слышал от Александра анекдот, что Державин, когда прибыл на тот знаменитый экзамен, когда племянник читал стихи, первым делом спросил: «А скажи-ка, братец, где у вас тут нужник?»

— У кого спросил? — не понял Сергей Львович. — У Александра?

— Какая разница у кого! Просто я хотел отметить, что мы с тобой, приехав сюда, первым делом отправились по святым местам, где бывал и отливал старик Державин! — Он первым захохотал, и его поддержал мелким заливистым смехом его брат.

Почти тут же они разделились, Сергей Львович присоединился к группе, если так можно выразиться, официальной, Василий Львович же пробежал дальше, к молодежи, собравшейся вокруг Вяземского. Его всегда можно было найти среди молодых.

— Извини, дорогой мой, — сказал он князю Вяземскому, беря в то же время за локоть своего племянника, — я похищу у тебя на время Александра.

Он повел Пушкина в сторону, нашептывая ему по дороге:

— Друг мой, ты мне почти брат, — начал он.

— Дядюшка, не смейтесь, — усмехнулся сам Пушкин. — Вы же мне дядюшка, тоже близкое родство.

— Я брат твой по Аполлону, а в жизни — дядюшка! — с радостью согласился он. — Но будешь ли ты слушаться дядюшку, как старшего брата? Обещай мне, Александр.

— Обещаю, дядюшка…

— Николай Михайлович в начале мая отправляется в Сарское Село и будет жить в китайском домике. Сразу по приезде будь у него с визитом. Люби его, слушайся и почитай. Советы такого человека послужат к твоему добру и, может быть, к пользе нашей словесности. Мы от тебя многого ожидаем, Александр! Мы, арзамасцы! — с гордостью добавил он. — Я ведь теперь староста «Арзамаса»! Какой почет на старости! — чуть не прослезился Василий Львович.

— Поздравляю, дядюшка! — сказал Пушкин. — И какое у вас имя арзамасское?

— Вот! — сообщил Василий Львович. — Или Вот я вас! Частица… — скромно добавил он. — А без частицы в русском языке — никуда! Скоро примем тебя в наше общество, сначала заочно, как приняли заочно и других, а потом уж… Скажу тебе по секрету: прием в общество так тяжел, я еле выдержал испытание… Кажется, уже пора сбираться? — вдруг заволновался он, увидев, что в официальной группе началось движение в сторону колясок. — Иди попрощайся с отцом. Ты недостаточно к нему любезен, а между тем его все так ценят, сам Карамзин… Прощай, друг мой, дай поцелую! — Он обнял Пушкина и первым побежал к коляске, в которую садился Карамзин.

Возле коляски столпились лицейские, петухом выступал в синем своем двубортном фраке с золотыми пуговицами Энгельгардт. Пушкину не захотелось подходить, но, когда он увидел, что дядюшке не досталось места в той коляске и он вместе с князем Вяземским прошел ко второй, направился к ним.

Отец его с Жуковским возвращались в Петербург и поэтому садились в третью коляску.

Пушкин подошел к этой коляске и сказал отцу:

— До свидания, папа!

— Прощай, мой друг! Поездка была замечательной. Жди нас с матерью и сестрой в первый табельный день!

Пушкин протянул Жуковскому листки со стихами, которые достал из-за пазухи, и сказал:

— Это вам, Василий Андреевич!

— Стихи?

— Послание вам…

— Я счастлив, — отвечал тот. — Прочтем в дороге!

— Навести Льва, — напомнил отец. — Мальчик подает большие надежды, — сказал он Жуковскому. — У Льва прекрасная память на стихи, но сам пока не пишет!

Потом среди гусар и в гостиных Царского Села стали рассказывать, будто Карамзин пришел в класс, вызвал Пушкина и сказал ему: «Молодец, пари как орел! Не останавливайся в полете!»

Пушкин, когда его спрашивали об этом, отмалчивался, посмеиваясь в пробивавшиеся усики. Он не считал нужным ни отвергать, ни подтверждать сей анекдот.

А вот когда через месяц Карамзин вернулся в Царское Село вместе с семьей, он счел нужным тотчас же нанести ему визит.

Карамзин с семьей жил в отведенном ему китайском домике, в двух шагах от Лицея.

Надо бы сказать несколько слов для любопытных читателей о сих китайских домиках вообще. Поставлены они были еще при императрице Екатерине Второй вдоль сада, разделяемого с ними каналом. Это было пристанище секретарей и очередных на службе царедворцев. Теперь они служили постоем для особ обоего пола, которым государь, из особенного к ним благоволения, позволял в них приятным образом провождать всю летнюю пору.

Китайскими сии дома прозваны потому, что наружность их имеет вид китайского зодчества, кое-где на стенах видны еще большие крылатые драконы, крыши цветные, на концах загнутые, как пагоды, а со въезжей дороги к домикам ведет выгнутый мост, на перилах коего посажены глиняные или чугунные китайцы, с трубкой или под зонтиком.