Советская эпоха. Исповедь отщепенца - Александр Александрович Зиновьев

миллионов людей. Лишь на этой основе оно развивает и обнаруживает свою подлинную натуру как новая форма угнетения, рабства, неравенства. Оно при этом порождает новый тип человека как существа социального, с новыми представлениями о мире, об обществе, о ценностях и смысле жизни, с новыми критериями оценки всего происходящего. Оно порождает нового человека, с точки зрения которого оруэлловское общество выглядит лишь как намек на недостатки того реального общества, в котором он живет, в частности на дефицит предметов потребления, доносы, фальсификацию истории.

Приведу лишь несколько разрозненных примеров несоответствия оруэлловского описания реальному коммунистическому обществу, классическим и историческим первым образцом которого является Советский Союз. Это общество поголовной и обязательной грамотности. Причем грамотность здесь не есть показатель некоей душевной доброты властей, она есть абсолютная необходимость для существования всей системы хозяйства, культуры и управления. Детский труд запрещен. Люди чувствуют себя детьми здесь гораздо дольше, чем на Западе. Условия труда здесь значительно легче, чем на Западе. Хотя жизненный уровень тут в целом ниже, чем на Западе, зато тут все основные жизненные факторы гарантированы – работа, образование, жилище, медицинское обслуживание, пенсия. Семья здесь не разрушается, дети не отрываются от родителей. Любовь и секс не преследуются, если они не переходят в разврат и извращения. Коммунистическое общество вообще устраняет проблему одиночества и изолированности индивида. Индивид здесь оказывается во всех своих основных жизненных функциях членом коллектива, полностью подпадает под его (коллектива) контроль. И никакого мистического телескрина тут не нужно, ибо члены коллектива знают друг о друге все, причем знают наперед.

С социологической точки зрения коммунистическое общество разделяется не на партию и пролов, а совсем на иные структурные элементы и иные категории граждан. Партия здесь имеет совсем иную структуру. И роль ее иная. Члены партии не отделены от прочих граждан общества. Образ жизни большинства из них не отличается от образа жизни беспартийных. Привилегированные слои населения передают свое положение по наследству своим детям благодаря лучшему образованию и связям родителей. Все жизненные блага в этом обществе распределяются в соответствии с социальным положением индивидов. И люди добиваются власти здесь не ради власти, как таковой, а ради тех жизненных благ, какие дает власть. Глубочайший секрет оруэлловской Партии есть на самом деле социологическая нелепость. Никаких мистических секретов в этом обществе нет вообще. Оно страшно своей серостью, прозаичностью, нормальностью, целесообразностью.

Нелепостью выглядит также и идеология оруэлловского послекапиталистического общества в сравнении с идеологией реального коммунистического. «Мы, – заявляет представитель господствующей верхушки оруэлловского общества, – отказались от идеи девятнадцатого века, будто существуют какие-то объективные законы природы. Мы, – утверждает он, – сами создаем законы природы. Реальность существует лишь в коллективном сознании Партии и нигде больше. Реальность находится внутри черепа. Мы контролируем сознание и благодаря этому контролируем материю».

С такой идеологией долго управлять обществом невозможно. Идеология реального коммунистического общества опирается на науку и использует ее достижения. Управление этим обществом в принципе невозможно без признания объективных закономерностей природы и общества.

Оруэлл на самом деле не предсказал будущее посткапиталистическое общество, а отразил страх Запада перед ним.

Кто-то сказал, что масштабы ученого определяются тем, как много людей он ввел в заблуждение и насколько долго. Эту формулу можно применить и к оценке масштабов личности в сфере социальной мысли. С этой точки зрения вклад Оруэлла в формирование западных представлений о будущем посткапиталистическом обществе огромен. И Запад в ближайшие годы вряд ли с ними расстанется. Так что книге Оруэлла предстоит еще немало лет влиять на умы и чувства миллионов людей на Западе. Ничто так долго не застревает в душах людей, как ложные идеи, ставшие предрассудком. Невежество действительно есть сила!

Время «кукишей»

По тем же причинам я остался равнодушен к сочинениям Замятина, Платонова, Булгакова и других, которые стали играть роль того же «кукиша в кармане». Вообще это была эпоха «кукишей». Критику «режима» усматривали во всем мало-мальски похожем на нее и всему старались придать намек на критику. В игре стало принимать огромное число людей, включая научных работников, профессоров, писателей, художников, журналистов, сотрудников аппарата власти и даже КГБ, иностранцев. Характерным примером такого рода был Театр на Таганке, руководимый Ю. Любимовым. Этот период «кукишей в кармане» (и в том числе театр Любимова) я подробнейшим образом описал в «Зияющих высотах». В эти годы значительная часть столичной интеллигенции заняла позицию «как бы расстрелянных». Эти люди прекрасно устраивались в жизни и делали успешную карьеру, но вместе с тем стремились выглядеть так, будто именно они суть жертвы режима. Они стремились урвать для себя все – и все блага слуг режима, и репутацию борцов против режима.

Ольга

В 1965 году в Институт философии поступила на работу девятнадцатилетняя Ольга Сорокина. Она только что окончила школу и курсы машинописи и стенографии при Министерстве иностранных дел. Ее должны были взять на работу в Президиум Верховного Совета СССР как лучшую выпускницу курсов. Но оформление затянулось чуть ли не на целый год из-за того, что ее сестра была замужем за иностранцем. Хотя этот иностранец был венгр, окончивший военную академию в Москве, с точки зрения КГБ он был все равно иностранцем. И Ольга поступила к нам в институт. Когда ее в конце концов решили все же взять в Президиум Верховного Совета, она отказалась и осталась в институте. Мы познакомились. Она перепечатывала мне на машинке сноски на иностранные источники. Участвовала в выпуске стенных газет. Мы встречались также на праздничных вечерах в институте, ходили в одних компаниях в туристические походы, ездили на экскурсии. Короче говоря, мы подружились. Появились взаимные симпатии. Но о более близких отношениях я и думать не хотел. Хотя я выглядел и чувствовал себя много моложе своих лет, разница в возрасте была слишком большой: двадцать три года. К тому же я крепко обжегся на предыдущей женитьбе и боялся повторения. Ольга была чрезвычайно привлекательной внешне. Около нее всегда крутились поклонники. Рассчитывать на то, что у нас получится мирная и спокойная семья, я не мог. Положение холостяка меня вполне устраивало. Ко всему прочему, женитьба, как мне казалось, могла повредить и даже разрушить мое государство, которое я уже начал успешно строить. Я был окружен студентами и аспирантами. Они поглощали все мои отцовские потенции. Ложась спать, я повторял многократно слова: «Как хорошо, что я один! Боже, благодарю тебя за то, что я один!» Просыпаясь, я говорил себе те же слова. Я говорил это себе много раз и в течение дня.

Однако я не устоял, и мы поженились. В 1967 году я