Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972 - Федор Раззаков

«И вот Брежнев зачитал упомянутый краткий текст. Что началось в зале! Неистовый шквал аплодисментов, казалось, сотрясет стены Кремлевского дворца, так много повидавшего. Кто-то стал уже вставать, прозвучали приветственные клики в честь Вождя. Брежнев, окруженный безмолвно застывшим президиумом, сперва оторопело смотрел в зал, потом быстро-быстро стал читать дальнейшие фразы текста. Зал постепенно и явно неохотно затих. А зал этот состоял как раз из тех, кто именуется „партийным активом“, то есть лиц, которые именуются „кадровым резервом“. Это был именно ИХ глас...»

Почувствовав за собой поддержку большинства, «сталинисты» тут же пробили в «Правде» статью видного историка академика В. Трухановского, в которой заявлялось, что положение о «периоде культа личности» является антиисторическим понятием. Эта статья стала сигналом для всех идеологических работников о том, что антисталинская кампания в стране должна быть свернута. Что и было сделано.

«Зачистка» темы культа личности в советском кинематографе шла практически весь 1965 год. То есть закрывались сценарии, где эта тема либо была главной, либо проходила на дальнем плане, а из готовых фильмов изымались сцены, где речь шла о культе. Попутно закрывались проекты, где был хотя бы намек на критику советского строя. Так, Элему Климову закрыли его «Вымыслы» (саркастическое сказание о царе-демагоге, дурящем свой народ), его жене Ларисе Шепитько не дали снимать «Любовь» (мрачная сказка о некоем деспотическом режиме), Булату Мансурову запретили поставить «Бей-барс» (историческая притча опять же о некоем диктаторском режиме) и т. д.

Естественно, эти процессы вызвали противоречивые мнения в кинематографической среде. И если представители либерального лагеря находились в глубокой депрессии, то их оппоненты, державники, которые давно ратовали за укорот распоясавшихся западников, встретили все происходящее с большим воодушевлением. И на I Учредительном съезде Союза работников кинематографии (он наконец официально закрепил статус СК после 8 лет нахождения в подвешенном состоянии), который проходил 23–26 ноября 1965 года в Москве, многие из них отметили это в своих выступлениях. Вот, к примеру, как это выглядело в исполнении популярного киноактера Бориса Андреева:

«Чаще мы занимаемся самокопанием, так не свойственным великому советскому кинематографу. Говоря, что затрагиваем темы жизни, мы на деле во многом отучились горячо воспринимать переживания своего народа. Мы часто теряем ощущение размеров действительности, пытаемся измерить ее эталоном своей собственной индивидуальной сущности. И довольно редко, судя по количеству серых картин, нам удается распахивать широкие ворота в жизнь; чаще со своими картинами мы остаемся за воротами жизни, уходя в узкий, как правило, не очень глубокий мир субъективистского жизневосприятия. Произведения киноискусства в массе своей начинают терять ощущение народной подлинности, самобытность и яркую неповторимость характеристики образов, бесконечное богатство индивидуально-языковой характеристики и великое чувство народного юмора. Кинокартины теряют в связи с этим способность рождать заряд бодрости и человеческого здоровья.

Уже надоело и бесконечное жевание и беззубое возбуждение унылой безысходности, поднятой вокруг культа личности (выделено мной. – Ф. Р.).

А победители в Великой Отечественной войне вдруг стали впадать в сентиментальное хныканье. Кинокартины военной темы вдруг заняли позицию тетки-приживалки, которая ежедневно, без конца поднимает и будирует в семье дух скорби и уныния по человеку всеми горячо любимому и дорогому. Вместо мужественных, достойных подражания и мужского уважения солдат мы начинаем назойливо показывать берестяные лозинки, уставших, надломленных нахалом-врагом юношей, так и не успевших написать о себе лирического киносценария. Мы теряем тон достойного, благородного мужества. Кинокартины как бы взвинчивают нас на каждодневное элегическое страдание, измельчая наше большое чувство скорби...

Мы искренне надеемся, что творческий Союз под руководством ЦК нашей партии поможет навести порядок в программировании кинокартин на генеральные темы, позаботится об их мажорном тоне и элементах воздействия на зрителя, будет способствовать развитию здорового, жизнерадостного искусства, наведет порядок в деле создания хороших киносценариев, закроет наконец щели для проникновения сценарной литературщины...»

Кстати, именно на осень 1965 года выпала активизация деятельности КГБ по пресечению антисоветской деятельности тех деятелей, кто встал на путь активной критики советского строя. Так, 11 сентября был конфискован архив с черновиками будущих книг у недавнего без пяти минут лауреата Ленинской премии писателя Александра Солженицына (как мы помним, «ленинку» ему собирался дать Хрущев за повесть «Один день Ивана Денисовича», но потом передумал), а в ноябре были арестованы писатели Юлий Даниэль и Андрей Синявский, которые переправляли на Запад для публикации свои произведения. Эти факты стали катализатором событий, которые разожгли пожар диссидентского движения в СССР (причем напомню, что этот пожар активно подпитывался из-за рубежа).

Как итог: 5 декабря (в день сталинской Конституции 36-го года) на Пушкинской площади в Москве небольшая группа диссидентов (почти все – евреи) провела короткую демонстрацию с требованием гласного процесса над Синявским и Даниэлем (короткой она стала из-за расторопных действий милиции). Стоит отметить, что в среде либеральной интеллигенции требования демонстрантов разделяло большинство, однако высказаться об этом вслух смелости хватило у единиц. Так, среди кинематографистов ими стали киноведы Нея Зоркая и Людмила Белова, которые подписались под письмом в защиту арестованных.

Пре«скверный анекдот»

Во многом именно сворачивание магистральной темы хрущевской «оттепели» – критика культа личности Сталина – стало поводом к появлению фильма, который открыл так называемую «полку». Речь идет о ленте Александра Алова и Владимира Наумова «Скверный анекдот».

Как мы помним, этот режиссерский тандем в последние несколько лет буквально наладил конвейер фильмов, бросающих вызов официальной идеологии. Сначала это была своеобразная экранизация романа Н. Островского «Как закалялась сталь» («Павел Корчагин», 1957), потом еще один «комсомольский» фильм «Ветер» (1958), где авторами вновь было предпринята попытка «умозрительного толкования героической революционной эпохи», затем фильм о войне «Мир входящему» (1961) с его идеей всеобщего гуманизма. Следом должен был последовать фильм «Закон» о сталинских репрессиях, но снять его не удалось – власти не разрешили. Зато в 1965 году они разрешили Алову и Наумову экранизировать прозу Ф. Достоевского, видимо убаюканные словом «анекдот» в названии. Но из этого «анекдота» вышла такая оплеуха, которая запомнилась властям надолго.

Отметим, что Алов и Наумов не случайно обратились к русской классике. В те годы в среде советской творческой интеллигенции стало модным прятать «фиги», прикрываясь именами русских (и не только) классиков. Так происходило и в кинематографе, и в театре. Что касается «Скверного анекдота», то в этом рассказе Ф. Достоевский с беспощадной яростью воспроизводил русскую действительность второй половины ХIХ века, когда в стране начались очередные реформы (крестьянская, судебная и т. д.). Не случайно рассказ начинался со следующих слов: «Этот скверный анекдот случился именно в то самое время, когда началось с такой неудержимою силою и с таким трогательно-наивным порывом возрождение нашего любезного отечества и стремление всех доблестных сынов его к новым судьбам и надеждам». В свете последующих событий, изложенных в рассказе, станет ясно, что Достоевский вкладывал в эти слова большую долю сарказма. Писатель беспощадно обличал тех либерально настроенных деятелей, кто увидел в реформах очередной шанс для возрождения России. Один из главных героев рассказа – генерал Пралинский – на полном серьезе мечтает, что его «долго будет помнить Россия. Даже мерещились ему подчас монументы».

Экранизируя этот рассказ, Алов и Наумов адресовали его текст родной советской действительности, а именно: их сарказм адресовался либеральной элите, которая так восторгалась хрущевской «оттепелью», а в итоге получила... Брежнева. В рассказе либерал Пралинский, оконфузившись на свадьбе, наутро возвращался в свой генеральский кабинет и размышлял о том, что не гуманность, а только «строгость, строгость и строгость» необходима для восстановления порядка. Все это живо перекликалось с тем, что происходило тогда на заре брежневского правления.

Как пишет в своих мемуарах сам В. Наумов: «Конечно, мы знали, какой прием ждет наш фильм». Однако то, что случилось, превзошло их самые пессимистические ожидания. Глава Госкино Романов сказал режиссерам напрямую: «Вам хорошо, вы не члены партии, а я из-за вас могу лишиться партийного билета!»