Scar_Tissue_rus - Kiedis Anthony
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже после ухода Джона Фли сказал мне: “Ты хотя бы имеешь представление, сколько боли ты причинил Джону?”
“О чём ты говоришь? Он и я, мы были лучшими друзьями, мы проводили каждый момент вместе. Мы вместе играли в бильярд, кадрили девушек, ели вместе Lucky Charms. Мы были не разлей вода”, - ответил я.
“Нет, ты много раз ранил чувства Джона, - сказал Фли, - потому что он был для тебя примером, а ты был так жесток с ним”. Это был первый раз, когда я хотя бы узнал, что моя любовь к нему, в итоге, стала для него трудным опытом.
Когда Джон покинул группу, я обижался на него за то, что он поступил не как друг и отказался от нашего музыкального братства. Но всё время, что он был вне группы и проходил через свои мучения, я постоянно молился за него. Из своих собраний я узнал, что одна из причин того, что алкоголики напиваются, заключается в том, что они копят обиды внутри. Один из методов избавления от обид, которому они учат, рекомендует молиться, чтобы он или она получили то, что бы ты сам хотел иметь в жизни: быть любимым, быть успешным, быть здоровым, быть богатым, быть замечательным, быть счастливым, жить со светом и любовью вселенной. Это парадокс, но это действует. Ты сидишь и молишься, чтобы человек, которого ты терпеть не можешь, получил всё, что ты сам хочешь для себя. В один прекрасный день ты понимаешь: “Я уже не отношусь плохо к этому человеку”.
Это было частью причины того, что я молился за Джона. Другой частью было то, что я не хотел, чтобы он умер грустной и несчастной смертью, поэтому я молился за него почти каждый день. Я сидел и говорил: “Кто бы ни был рядом со мной, кто бы ни улавливал эту мысль из моей головы, пожалуйста, присмотрите за Джоном Фрусчанте, потому он нуждается в этом”.
В январе 1998 года Боб Форест (Bob Forest) убедил Джона пойти лечиться в Лос Энсинос, ту самую клинику, работающую старыми методами, в которой тогда находился В. Си. Филдс (W. C. Fields). Джон в то время уже отказался от героина, он курил крэк и пил. Я пошёл навестить его. Казалось, ему нравилось быть там, но как-то по-особенному. Наши беседы были редкими и необычными. Время от времени мы обсуждали песни Nirvana или картины Да Винчи.
В один из моих визитов у нас была одна из таких минималистичных бесед, как вдруг Джон спрыгнул с кровати и взлетел в отличном прыжке а-ля Джеймс Браун (James Brown), образца приблизительно 1968 года. Потом он встал с кровати и снова сел. Я не знаю, что подвигло его на это, но, казалось, он чувствовал свои силы и давал знать, что в нём был огонь, дающий ему энергию взлететь в прыжке Джеймса Брауна, в случае необходимости.
Я был открыт возможности возвращения Джона в группу, даже притом, что это казалось мне весьма отдалённым. После того, как Джон выписался из Лос Энсинос в начале февраля, он снял маленькую квартиру в Сильвер Лэйк. Однажды в апреле, Фли приехал туда, и они вместе послушали записи. А затем Фли неожиданно спросил: “Что ты думаешь о том, чтобы вернуться и играть в группе снова?”
Джон заплакал и сказал: “Ничего в мире не сделает меня счастливее”. Они оба заплакали и крепко обнялись. Затем Фли поехал в Камбоджу, что дало Джону и мне развеять дым и поговорить о проблемах, которые были у нас в прошлом. Мы пошли на Фармерс Маркет, одно из моих любимых мест в Лос.-А., присели и съели вместе немного лососевых тако. Я начал разговор первым: “У тебя есть какая-нибудь проблема в отношениях со мной сейчас?”
“Нет, вообще-то нет, - ответил он, - А у тебя? Ты злишься на меня за что-нибудь?”
“Я думал, что злюсь, но сейчас нет. Я думал, мы должны всё это обсудить, но меня уже больше ничего, связанное с этим, не беспокоит”, - признался я.
“Меня тоже”, - согласился Джон.
Фли ожидал получить сообщение о неком продолжавшемся весь день обсуждении прошлой враждебности, но никто из нас даже не думал об этом. Главная проблема заключалась в том, что у Джона даже не было собственной гитары. Поэтому мы пошли в Гитарный Центр, и я купил ему отличный старый Стратокастер 1962 года.
Джон был в восторге от идеи возвращения в группу, но он также и боялся, потому что не играл на гитаре очень долгое время. Мы решили сделать его возвращение сдержанным, ничего не имело значения, кроме музыки. Нам было наплевать на контракты на запись альбомов, на то, что наш менеджер ушёл от нас, и на нашу звукозаписывающую компанию, которая потеряла в нас интерес. Ничего из этого не имело значения. Мы просто хотели пойти в гараж и поиграть вместе.
Фли жил в невероятном средиземноморском супердоме в Лос Фелиз, старом здании, известном тем, что там жили многие музыканты, такие как Боб Дилан (Bob Dylan) и Лу Рид (Lou Reed). Мы собрались в гараже Фли, часть которого он переделал в место для репетиций. Чед поставил свои барабаны в углу. У Фли было выражение лица, которое говорило: “О'кей, никаких больших ожиданий. Давайте просто играть музыку”. Мы подключили маленькую и не очень хорошую звуковую систему. Джон выглядел неуверенно, но он включил свою гитару, и мы начали играть. И это были снова мы. Я думаю, что, наверное, я был один, кто так думал, но мне казалось, комната наполнилась небесной музыкой. И целью этой музыки было только увидеть, как всё зазвучит, когда мы снова заиграем вместе.
Для меня этот момент определил то, что будут представлять собой следующие шесть лет нашей совместной жизни. В этот момент, я понял, что всё отлично, что магия между нами вот-вот возникнет снова. Внезапно мы все опять могли слышать, слушать и вместо того, чтобы быть пойманными нашими трудностями и невзгодами, мы снова могли стать участниками нашего великолепного вселенского оркестра.
14.
"Добро пожаловать в Californication"
Несмотря на мой восторг по поводу нашего воссоединения, требовалось достаточно времени, чтобы найти свою волну. Джон был в неважной форме, и духовно, и физически. Я тоже был похож на груду ржавого мусора, но медленно и уверенно дела шли всё лучше и лучше. В доме у Фли царила радость. У него были две собаки: мастифф по имени Марсианка и боевой боксёр Лэйкер. Каждый день мы готовили на кухне чай, играли с собаками, а потом шли в гараж и работали. Фли сделал из места для репетиций некое подобие звукозаписывающей студии, поэтому после наших джемов я оставался наедине с новыми записями, чтобы заняться текстами. Хотя Джон скажет вам, что у него ушли годы на то, чтобы восстановить свои силы, мне нравилось то, как Джон играл, когда у него не было никаких технических возможностей. Он опустил строй на гитаре и разработал невероятный минималистский стиль. Каждый день он играл что-то абсолютно захватывающее. У меня был блокнот, заполненный стихами, из которых я очень хотел сделать песни, поэтому кроме репетиций я проводил время с Джоном в его квартире в Сильвер Лэйк. В типичном стиле Джона, там вообще не было мебели, только разные записи, разбирающийся стол, кровать и блэндэр. Он переживал гладкий период своей жизни, поэтому на стенах был гладкий материал, но, кроме того, в квартире, конечно же, были и холодильник и плита. Создавалось впечатление, что там жил Джексон Полок. Мы сидели и курили, курили и работали. Было великолепно то, что один из лучших музыкантов нашего времени был снова телепатически связан со мной. Он давал мне послушать сложный, странный инструментальный музыкальный отрывок, который он записывал всю ночь. А я говорил: “О да, я точно знаю, что я должен здесь сделать”. Джон выглядел серьёзно потрёпанным жизнью. Он был сбит с ног, но, я думаю, облака развеялись, он увидел всё, через что прошёл и подумал: “Чёрт возьми. Я не могу поверить, что я жив. Я больше не собираюсь так рисковать”. Он очень долго не возвращался, и люди, не скрывая, могли сказать ему о том, какой он замечательный. Всегда приятно находиться рядом с кем-то, кто настолько талантлив и с такой страстью относится к жизни и к музыке, и чьё эго ещё не было раздуто другими людьми.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});