Осенний Лис - Дмитрий Скирюк

— Я тоже, — поддакнул волшебник. — Я провел вскрытие, но все без толку. У них огромная печенка и желудок, два сердца и просто железные мускулы. В носу полно волос, наверное, чтоб пыль рудничная не попадала. А уж связки… Бьюсь об заклад, что голоса у них — как у простуженных собак. В остальном они похожи на людей, вот только ростом не вышли.

— Пошли обратно в комнату, — сказал Жуга.

Они проснулись за полдень. Милан, кряхтя и охая, запряг волов, затеплил трубку, и вся троица, забравшись на телегу, двинулась вперед, рассчитывая до темноты сметать остатнюю копну и повернуть обратно. Впрочем, это Милан рассчитывал. Жуга и Шварц идти назад отнюдь не собирались.

Опять встретились беженцы, на сей раз целых три семьи с детьми и скарбом на телегах. Милан остановился поболтать, спросить, не слышно ли чего о турках.

— Да за рекой, за Яломицей уже их конников видали, — угрюмо буркнул в ответ отец семейства.

— И что, значит, говорят?

— Да ничего. Вот, правда, войско на подходе. В Тыргу-Муреше, слышал, ополчение собрали? Бояре выступили многие. Бог даст, отобьемся.

— А воеводой кто? — спросил Жуга.

Крестьянин поднял взгляд.

— Граф Цепеш.

Травник промолчал.

Когда они вернулись в комнату с камином, за окном уже стемнело. Влана не спросила их ни о чем, по лицам разглядев, что там, внизу они увидели такое, о чем болтать не стоит.

— Ну? — спросил, расположившись в кресле, маг. — Ты не решился?

— Нет, — сказал Жуга.

Волшебник помолчал. Поскреб ладонью подбородок, подбросил дров в камин и повернулся к травнику.

— Не мог бы ты мне рассказать об остальных своих проделках?

— Например?

— Крысы и каша в Гаммельне.

— Каша? — Жуга вскинул голову. — Какая каша?

— Гречневая, — ехидно усмехнулся Хагг. — С мясом. Твоя любимая, между прочим. Ею завалило два квартала по самые окна вторых этажей. Городских мусорщиков едва удар не хватил: три дня окрестные бродяги валом лезли в город, чтоб пожрать на дармовщинку, а потом, когда вся эта прорва каши закисла, пришел черед собак. О крысах я и вовсе уж молчу.

По мере того, как волшебник говорил, лицо Жуги вытягивалось все больше и больше, пока наконец челюсть его не отвисла совсем. Лишь после этого травник опомнился и взял себя в руки.

— Надо же, — пробормотал ошеломленно он. Бестолково подвигал руками, не зная, куда их деть. Пригладил рыжие вихры. — Неужто Яцек… Гм! Навряд ли… а…

— Значит, все таки, это был ты? — спросил маг. Жуга вздохнул и молча кивнул, подтверждая. — Может, ты еще чего натворил еще в последние два месяца?

— Нет, — ответил тот. — Вот разве только этот… Цепеш, граф который.

— Ах вот оно что… — пробормотал Золтан. — То-то я заметил, что в последнее время Влад приобрел довольно странные привычки! Можно было догадаться: не так уж много здесь, в стране, рыжих волос… Что ты с ним сделал?

— Не хочется рассказывать, — Жуга мотнул вихрастой головой.

— Ага… И все же мне хотелось бы узнать, как тебе удалось проделать такое. Если то, что говорят о нем, правда… Ну что ж, по правде говоря, я даже рад, что кто-то смог ему припомнить Амлас.

Жуга вскинул голову. Под кожей на его лице заходили желваки.

— Так там был… он?!

— Он, он. А ты не знал?

Травник не ответил. Амлас, где тридцать тысяч непокорных горожан остались умирать на кольях…

— Не знал, — сказал он наконец. — А знал бы, так наверное прибил бы, как гадюку.

— Сейчас он в Бухаресте, собирает ополчение.

— Что?!

Золтан Хагг откинулся на спинку кресла. Покачал рукой вино в бокале.

— Кто мы такие, чтоб об этом рассуждать? — задумчиво сказал он. — Владислав Цепеш дважды был у власти, и каждый раз у него находилось множество новых сторонников. Кто поручится, что третьего раза не будет? Даже в те времена, когда турки оставляли Валахию в покое, обязательно находились какие-то новые враги, и требовалась сильная рука. Равно, как и теперь. На господаря надежды мало, Ватикан слаб, монашеские ордена хиреют, распадаются. Почти что десять лет мира, и вдруг… Ума не приложу, что подвигло султана развязать войну. — Он поднял взгляд на травника. — Так ты забираешь меч?

— Не знаю, — Жуга потупился. — Я не воин. Мне никогда не быть средь тех, чей образ жизни — смерть. И в городах я не живу. Почему я должен вам помогать?

Колдун вздохнул. Глотнул вина.

— Ты прав. В горы турки не полезут. В горах земли — на полвершка, ни вспахать, ни засеять. Вы там только овцами и живы. Предгорья и долины — вот что их сейчас влечет. Города потом сами сдадутся, когда придет голод. Озимые уже взошли — там же поля, сады. Лучшие в стране виноградники. Каэр белое, ваго, сэмулаш, флоричика… тебе это ничего не говорит? Я мог бы долго перечислять. А деревни пустуют, многие сгорели.

Бертольд почувствовал, как рот его наполняется слюной только от одних лишь перечисленных магом названий. Вина были более чем известные. Он потянулся за своей кружкой и обнаружил, что она пуста. Влана, досадливо сморщившись, толкнула монаха локтем. Маг, углядев его движение, великодушно кивнул на графин. Бертольд долил себе вина и приготовился слушать дальше.

Жуга молчал.

— Ты забираешь меч?

— Ну, даже если заберу, ты все равно мне не поверишь. А ну, как выброшу его в ближайшую канаву?

— Не выбросишь, — маг поднял руку с зажатым в кулаке браслетом.

Жуга схватился за запястье.

— Яд и пламя! Как…

— Вот так, — маг усмехнулся, повертел браслет в руках. — Редкая вещица, не правда ли? — Он тронул пальцами подвески. — Интересно, что будет, если оборвать вот эту? Или… эту?

Жуга завороженно наблюдал за блеском камня. Облизал пересохшие губы. Потупился.

— Отдай, — сказал он глухо. — Прошу тебя. Я заберу этот чертов меч, только отдай.

— Конечно, заберешь, — кивнул волшебник. Пальцы его сжали одну из подвесок. — А чтоб ты не забыл, я малость помогу.

И маг сорвал подвеску. Помедлил, глядя на Жугу. Разжал кулак. Зеленоватый порошок рассыпался в ладони мягкой горкой.

— Пыль, — сказал негромко Золтан и вздохнул. — Прах, пепел — вот цена любому колдовству… Ты знаешь старые стихи?

Война в лесах и городах,Пожар ее горяч и светел.Кого она растопчет в прах?Чей по ветру развеет пепел?

Он дунул на ладонь, и пыль, взметнувшись вверх, растаяла в каминном дымоходе.

Отправиться задумали под вечер. Жуга сидел под деревом, бездумно теребя подвески на браслете, когда Бертольд с берестяным ведром в руках вынырнул из чащи вечереющего леса и направился к нему.