Легенды Раэнора - Анна Соболева

как его швырнули к моим ногам. Он не мог подняться, да и дышал с трудом. Там, за горами, были уверены, что он умрет, иначе никогда не выпустили бы его из застенков.

— Княгиня, прости за столь строптивого раба! — оправдывался морнийский посол. — Дуралей пытался бежать, за что и получил по заслугам. На твоем месте я заковал бы его в цепи.

— Благодарю за совет, — ответила я послу. А что еще мне было делать? Но он выжил, клейменый принц с благородным сердцем. Спасибо Дию. Он выхаживал его, как сына. Талион стал мне другом.

— Подожди! — воскликнул Хаггар. — Я слышал, что альвы ушли из Раэнора. Как же ты их отпустила? Теперь жди неприятностей с юга!

— Нет. Времена, когда Врагу была так уж важна их участь, прошли. Теперь у Морна другие планы. Что ему я и мои альвы!

— Я сышал от Дию, что ты помогаешь им.

— Всего однажды. Дию встречался с Талионом, когда вы с Велемиром ходили в степь.

— Сунуться за границу одному! Бесстрашный старик!

— Да.

— Элен, а что же Румиль? На альва он не похож!

Она усмехнулась:

— Он из коренных морнийцев. Из тех, кто пришли сюда из-за моря вслед за своим господином. Знатные люди, друг мой. Древняя кровь. Его родичи командуют войсками Морна, а отец был начальником самой грозной тюрьмы Врага. Именно в ее подземелья я спускалась, чтобы отобрать для себя узников. Это было в один из моих последних приездов. Я шла по узким, темным подземным коридорам в сопровождении одного из главных тюремщиков. Они все старались мне угодить. Еще бы, дочь Черного Вестника, друга и помощника их господина! И этот нес передо мной чадящий факел, а я зябко куталась в плащ. Затхлая сырость пробирала до костей. В камерах царила настороженная тишина. Мольбы о пощаде были бессмысленны и встречали лишь жестокие насмешки и побои. Зато мой провожатый болтал без умолку, рассказывая морнийские сплетни. Меня все эти новости не слишком интересовали, но одно его замечание привлекло мое внимание.

— А у нас здесь, вроде, перемены намечаются! — сказал мой спутник.

— Какие же? Еще один этаж выстроят?

Он расхохотался:

— Нет! Нечего дармоедов разводить. — И злорадно выпалил: — Думаю, снимут нашего начальника тюрьмы!

— Это еще почему?

— А ты, госпожа, разве не слышала, что его полоумный сынок вытворил?

— Нет. Я ведь только приехала.

Мой спутник потирал руки от радости, что первым расскажет мне о скандале: — Он всегда чокнутый был, этот его Румиль. С нашей ребятней не водился. Гордый! Еще бы, сын таких родителей! Вот и догордился. Дело темное. Никто не знает, как он тут с нашими постояльцами стакнулся, чем они его прельстили. Короче, сбежали они. А он им помог. Ребята говорят, что среди сбежавших девчонка была, уж больно смазливая. Наш главный как узнал, так сынка своего здесь на нижнем ярусе и запер. И давай дознаваться, что да как. А тот, паршивец, упорный, молчит. Правда, когда наши специалисты за него взялись, запел, как птичка, да все без толку. Орет только, а куда беглецы делись, не говорит. Но папаша у него серьезный, сама знаешь. Упрямый, сынок-то в него. В общем, нашла коса на камень. Позвали колдуна. Я его и приводил к мальчишке. Сам все видел, не вру.

— Что за колдун?

— А, есть тут у нас умелец. В глаза тебе глянет, руками перед лицом поводит, ты ему и выложишь о себе все, как есть. Парень-то его знал. Как увидел, к стене отвернулся и затих. А потом задергался и жутко так застонал. Мы к нему. Перевернули, а уж поздно! Стервец сам себе язык откусил, госпожа, хочешь верь, хочешь нет! Он у него изо рта этаким осклизлым комочком вывалился, кровь хлещет… Тьфу! Мы ему зубы ножом разжали, рану каленым железом прижгли, чтоб кровью не истек. Вот волчонок! Так и не удалось выпытать, куда он пленных-то дел, как из тюрьмы вывел. Поэтому главного и турнут. Давно пора! Совсем зазнался.

— Значит, его сын умер? — Элен с трудом, но удалось вспомнить худенького мальчика, которого она несколько раз мельком видела в доме начальника тюрьмы.

— Нет еще. Но он недолго протянет. День, два… Ему от родного папаши так досталось!

— Он здесь, в тюрьме?

— Конечно, где же еще.

— Покажи мне его!

— Зрелище-то неприглядное. Они у нас все тут не красавцы, а этот — просто беда. Только глазами зыркает, звереныш. Того гляди, укусит! Но, если хочешь, пойдем.

Мы спустились в глубь подземелья. На полу чернели лужи, капель гулко отдавалась под низкими сводами — подземные воды просачивались сквозь известняк. Крысы то и дело шмыгали под ногами. Факел в руке моего спутника еле горел, до того сырой и спертый был воздух. Мы шли долго. Наконец в конце коридора тюремщик остановился, отпер ржавую железную дверь, зажег фонарь над входом и пригласил меня заглянуть внутрь. Я никогда прежде не видела такого, Хаггар. В узкой каморке с низким потолком на каменном полу лежал человек. Он был без одежды, и худое тело вздрагивало от холода. Содранная кожа висела на нем клочьями, а в страшных ранах белели кости. Ногти на руках и ногах были вырваны, черная кровь запеклась, склеив пальцы. Лицо было невозможно разглядеть под чудовищной бурой коростой. Преодолев дурноту, я подошла к нему, опустилась на колени, осторожно прикоснулась пальцами ко лбу и прошептала в самое ухо:

— Потерпи. Помощь близка.

Он вдруг широко открыл глаза и в упор посмотрел на меня. С той минуты я твердо решила освободить пленника. Конечно, я понимала, что сделать это будет очень нелегко. Но этот взгляд, взгляд решившегося на смерть человека, преследовал меня. А ведь мальчику не было и семнадцати! Приготовившись ловчить и исхитряться, я была удивлена тем, как легко пошли мне навстречу. Морнийцы хотели замять скандал. И родственники матери мальчика помогли мне вызволить его из тюрьмы в обмен на обещание, что больше о нем никто никогда не услышит. Через границу его перевезли в моем паланкине. Однако упрямец не хотел жить. Мы с Дию излечили телесные раны, но в его душе была пустота. Я была в отчаянии и однажды поделилась своей бедой с Талионом. Мой друг внимательно выслушал меня и сказал, что попытается помочь.

— Элен, дорогая, позволь мне поговорить с мальчиком.

— Ты, видно, не понял, альв. Он нем! Сказать ему что-то ты можешь, поскольку знаешь его язык, но ответа не дождешься!

— Говорит не язык, а сердце. Надо только уметь слушать, — возразил мой друг. Он навестил нашего пациента. Потом