Последний долг - Пэппер Винтерс

то, что он показал мне это место. Я знала, что такая комната существовала. Кат говорил мне, что ведет бесчисленные записи, а у адвокатов их семьи есть копии всех поправок, касающихся наследования Долгов.

Но я не ожидала такой скрупулезной работы с документами.

По глупости я думала, что у меня хватит сил посмотреть. Годы спустя, взять маму за руку и быть рядом с ней, пока она переживает нечто ужасное.

На самом деле это не так.

Эти зверства случались не с чужими людьми. Эти Долги взимались с моих родственников. Нескончаемая связь с женщинами моего рода, разделявшими надежды и страхи, предками, которые пожертвовали частичками своей души, чтобы создать мою.

Но мне пришлось остаться, потому что я больше не могла держать их за закрытыми дверями. Если я не освобожу их записанные формы, они навсегда останутся запертыми в картотеках.

Направив пульт на телевизор, я остановила запись, когда Кат во второй раз пригнулся к Эмме. Я была с ней, пока Кат преподавал ей урок истории. Я обнимала ее призрачное тело, пока она ждала своего наказания. Но я больше не могла смотреть на ее мучения. Я не могла сидеть и притворяться, что это не разбило меня вдребезги. В то время как моя мать почти утонула, я была жива и ненавидела ее за то, что она бросила моего отца.

Прости меня.

Прости меня за то, что проклинала тебя. Я не знала.

Наклонившись над столом, я извлекла кассету и убрала ее обратно в футляр.

Я просмотрела ее досье. Посмотрела начало Первого Долга и перемотала процесс порки. Я посмотрела запись с камеры наблюдения, на которой Эмма прогуливалась по коридору, словно желанная гостья. Затаив дыхание, я наблюдала за ней, пока она шила и делала наброски в той же комнате, где Джетро сломался, занимался со мной любовью и рассказывал, кто он такой.

Я больше не могла смотреть.

Все, что происходило во время ее пребывания в Хоуксбридже, принадлежало ей. Было неправильно наблюдать за ее победами над Катом или отчаиваться из-за ее слабости. Не мне было утешать или осуждать.

Присутствие матери наполняло мое сердце, и в какой-то мере я чувствовала, что она со мной. Я почувствовала на своём плече тепло там, где, как я представляла, она прикасалась ко мне. По спине пробежала дрожь, когда мимо пронеслась ее бесплотная фигура.

Я вызвала ее из могилы и удерживала ее дух, готовая освободить ее от оков каталожной комнаты.

Я должна освободить их всех.

Вскочив со стула, я вытерла мокрые от незамеченных слез щеки и бросилась к другим картотечным шкафам. Каждый из них был посвящен какому-либо предку.

Я не могла как следует отдышаться, когда открывала металлические ящики и хватала папки. Сломанная рука замедляла мои действия. Некоторые я роняла, некоторые бросала, рассыпая их содержимое по столу.

Проклиная свой гипс, я с любовью прикасалась к каждой странице, просматривала каждое слово, каждую печаль.

Время шло, каким-то образом переплетая историю с настоящим.

Джетро правильно сделал, что ушел.

Как представителю Хоуков, ему бы не обрадовались.

Чем дольше я находилась в этой камере, тем сильнее боролась с ненавистью.

Папка за папкой.

Документ за документом.

Я устроила себе гнездо из коробок, бумаг, фотографий и памятных вещей женщин, которых я никогда не встречала, но очень хорошо знала.

Стоя на коленях, я тяжело дышала: их присутствие и призрачные прикосновения становились сильнее, пока я углублялась в чтение. Их кровь текла в моих жилах. Их манеры формировали мои, их надежды и мечты повторяли мои желания.

Неважно, что нас разделяли десятилетия и столетия, мы были Уиверами, которых забирали и эксплуатировали.

Джинсы посерели от пыли, нос чесался от запачканных временем вещей.

Взяв изображение из ближайшего файла, я вгляделась в глаза незнакомого предка. Из всех моих родственников она меньше всего походила на меня. У нее была большая грудь, соблазнительные бедра и круглое лицо. У нее были черные волосы, свойственные роду женщин Уивер, она была похожа на истинную испанку.

В ее глазах было столько боли. Испытания следовали за испытаниями, воздух был пропитан несправедливостью и общей ненавистью к Хоукам.

Я больше не хотела здесь находиться. Не хотела окутывать себя чувствами из прошлого и медленно погружаться в лавину воспоминаний, но я была в долгу перед ними. Я обещала своим предкам, что освобожу их, и сделаю это.

Проводя кончиками пальцев по зернистым изображениям, я поклонялась погибшим и просила прощения за их утрату. Я безмолвно говорила им, что справедливость восстановлена, карма исправлена, и сейчас настало их время обрести покой.

Кончики моих пальцев перепачканы карандашом и пергаментом, покрыты въевшейся грязью. Видеозаписи прекращались по мере того, как проходили годы. Фотографии теряли пигмент и четкость, становясь зернистыми и оттенками сепии.

Я ненавидела Хоуков.

Ненавидела Долги.

И ненавидела первородных Уиверов за то, что они обрекли нас на такую участь.

Очень много слов.

Очень много слез.

Читаю, читаю, читаю…

Освобождаю, освобождаю, освобождаю…

Не было ни одного файла, к которому бы я не прикоснулась.

Жуткое ощущение того, что я не одинока, становилось тем сильнее, чем больше я узнавала. Картотечные шкафы опустошались. Папки рассыпались по полу, словно потускневшие от времени снежинки.

Я потеряла счет времени, и у меня не было часов, которые напомнили бы вернуться к моему поколению. Я оставалась в неопределённости, запертая с призраками, не желая оставлять их одних после стольких лет.

В конце концов, мой взгляд затуманился. Слова перестали иметь смысл. И повторение того, как каждая женщина платит одни и те же долги, слилось в акварель, искусно смешав все прошлое в одно.

К тому времени, когда я добралась до последней коробки, фотографии превратились в маслянистые портреты. Последний снимок был потрескавшимся и едва различимым, но я знала, что держу в руках последний фрагмент.

Женщина, с которой все началось.

Та самая Уивер, которая отправила невинную девушку на смерть, на Позорный стул,