Правило Диксона - Эль Кеннеди

Мама бросает на меня резкий взгляд.

 

— Я такой идиот, — выдавливаю я, не в силах перестать смеяться. — Я думал, что он худеет, потому что занимается спортом. А тем временем, он умирает от рака.

 

Умирает.

 

Это слово засело в моей голове. Оно отдается в ней эхом. Как барабанный бой. Умирает, умирает, умирает. Мой отец умирает.

 

Мама продолжает говорить. Она рассказывает, что папа пошел на обследование, когда боль не проходила. Врачи провели множество тестов, и тогда — сюрприз. Рак поджелудочной железы четвёртой стадии. Метастазы. Папин рак распространился за пределы поджелудочной.

 

— Так что мы делаем? — Хрипло спрашиваю я. — Что мы можем сделать?

 

— Все, что мы можем сделать, это облегчить симптомы. — Она снова тянется за моей рукой. Наши пальцы ледяные. Мы как два ледяных кубика, касающихся друг друга. — Дорогой, сейчас мы говорим о паллиативной помощи. У нас даже нет времени подготовить дом для хосписа, так что он останется здесь до... Она не договаривает.

 

— Хоспис? — Повторяю я с удушливым стоном. — Все настолько серьезно?

 

Она кивает.

 

Как это могло произойти? И почему это происходит с ним? Мой отец — лучший человек, которого я знаю. Он всегда ставит других на первое место. Своих детей. Свою жену. Своих сотрудников. Даже незнакомцев на улице.

 

Черт с этим раком. Черт с этой штукой, которая пытается украсть моего папу. Я отказываюсь верить, что ничего нельзя сделать.

 

— Должно быть что-то, что можно сделать, — произношу я вслух.

 

— Ничего нет. Рак в его органах. Он распространился повсюду. — Она тяжело выдыхает. — Онколог дал ему несколько дней.

 

Я смотрю на неё в шоке. Во мне снова поднимается гнев.

 

— Почему ты не сказала нам раньше?

 

— Потому что он не хотел, — твёрдо отвечает она. — Он не хотел, чтобы его дети знали, что он умирает. Он не хотел, чтобы вы относились к нему по-другому. Он не...

 

— Нет, с меня хватит. — Я резко встаю. — Я хочу пойти к своему отцу.

 

 

 

Глава 50

Шейн

 

Плохие вещи

 

Мама поднимает меня наверх в отделение онкологиИ. Мы ненадолго останавливаемся в комнате ожидания, чтобы я мог увидеть сестру. Мэрианнн подбегает ко мне и крепко обнимает. Она не плачет, но выглядит испуганной, когда поднимает голову, чтобы посмотреть на меня.

 

— Папа умрет, — говорит она, и я едва не расплакался.

 

— Я знаю, — говорю я, опускаясь на колени, чтобы обнять её снова. — Я скоро вернусь, малявка, ладно?

 

Мама ведёт меня по коридору и останавливается перед закрытой дверью. — Он здесь. Я дам вам немного времени наедине.

 

Кивнув, я толкаю дверь. Комната белая и стерильная, наполненная гулом аппаратов, прерываемым периодическими звуками и приглушёнными шагами в коридоре. Жалюзи закрыты, и флуоресцентное освещение мгновенно режет глаза.

 

Я заставляю себя сосредоточиться на кровати. На моём отце, лежащем в ней.

 

Не могу поверить, что видел его всего несколько дней назад. Теперь у него тёмные круги под глазами. Морщины на его лице, вырезанные годами смеха, кажутся глубже. Кажется, он похудел на двадцать килограммов за одну ночь.

 

Как это вообще могло случиться? Как он мог так быстро увянуть?

 

— Привет, сынок. — Его голос, хотя и тихий, не дрожит. Он звучит так, как всегда. Как мой отец.

 

— Ты должен был сказать мне, — говорю я безжизненно.

 

Я останавливаюсь у подножия кровати. Не могу заставить себя сесть в кресло у его кровати. Я оглядываюсь на его руки, капельницы и трубки. Мама сказала, что он принимает много болеутоляющих, но его глаза бодры.

 

— Я не хотел, чтобы ты волновался.

 

— Как я могу не волноваться? Посмотри на себя! — Я кричу, прежде чем сделать вдох. Моё сердце колотится как бешеное.

 

— Сядь рядом.

 

— Нет.

 

— Шейн.

 

Беспомощность, застрявшая у меня в горле, душит. Я в секунде от того, чтобы рухнуть на пол в слезах. Я не знаю, что делать, но я не могу просто смириться с этим. Как только я приму это, это станет правдой.

 

Но он умоляет меня взглядом. Теми самыми знакомыми карими глазами. Не говоря ни слова, я подхожу к креслу и опускаюсь в него. Моё тело кажется слабым. Я вдыхаю запах антисептика и борюсь с желанием вырвать.

 

— Я не хотел рассказывать вам с сестрой, потому что тогда вы провели бы оставшееся время в грусти, волнении и унынии. Это не то, как я хотел, чтобы вы меня запомнили. Честно говоря, я бы предпочел, чтобы вас здесь вообще не было.

 

— О, спасибо.

 

— Это не то, что я имею в виду. Я имею в виду… я хотел бы, чтобы это произошло, когда я спал или что-то в этом роде. Быстро. Без предупреждения. Чтобы мне не приходилось лежать здесь, пока вы наблюдаете, как я умираю. — Он отворачивает лицо, и я вижу, как скручиваются его губы. Гнев. Когда он снова поворачивается, на его лице — смирение. — Я хотел избавить вас от боли.

 

— Но ты не можешь. Ты не можешь защитить нас от этого.

 

— Я защищал тебя всю твою жизнь. Это то, что я делаю. Я твой отец. Я стараюсь, чтобы плохое до тебя не дошло.

 

Нож боли пронзает моё сердце. Плохое нас настигло. Мой отец лежит там с впалыми глазами и трубками в руках. Неоперабельный и неизлечимый.

 

Неисправимый.

 

Мертвый.

 

Боль на мгновение омрачает его лицо, и я смотрю, как он дышит сквозь неё. Я не могу представить, что происходит в его теле прямо сейчас, как раковые клетки разрушают его изнутри. И я снова злюсь. Потому что он сражался в этой доблестной битве. Он сражался в одиночку и не попросил меня сражаться рядом с ним.

 

— Эти последние шесть месяцев были такими хорошими, — говорит он мне. — Я увидел, как ты выиграл Frozen Four весной. Я увидел, как ты влюбился в хорошую женщину. Я увидел, как ты был счастлив. Это действительно всё, что мне нужно.

 

— Если бы ты сказал мне...

 

— Тогда