Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

значительные суммы. Более того, сейчас герцог Йорк находился у Сент-Олбанса, всего в дне перехода, с армией за спиной.

От графа Уорвика продолжали поступать послания, убеждающие лондонцев хранить верность королю Гарри. Прибытия Маргариты Анжуйской с сыном ожидали со дня на день, а тем временем от Сент-Олбанса последовало известие, что Гарри Ланкастер отныне считается государственным заключенным. Новость принесла с собой дипломатическую инфекцию, свалившую в постель мэра Лондона, Джона Стоктона. Его заместитель, Томас Кук, призывал затворить городские ворота для йоркистов. Но даже если бы он и смог это сделать, архиепископ Йоркский уже отправил тайное письмо о сдаче своему кузену в Сент-Олбанс. Общий совет, собравшийся на срочное совещание, постановил, что 'ибо Эдвард, бывший прежде английским королем, спешит к городу с обширной армией, и, ибо местные жители недостаточно расположены браться за оружие, дабы противостоять такой несметной силе, не должно совершиться ни единой попытки сопротивления вышеозначенному Эдварду'.

В полдень Великого четверга Страстной недели Эдвард въехал через Элдерсгейтские ворота в Лондон спустя ровно месяц со дня его возвращения из Бургундии. Полугодом ранее граф Уорвик вошел в Собор Святого Павла воздать Всемогущему благодарность за ниспосланные милости. Эдвард сейчас повторял действия кузена, чем, в конце концов, вызвал восхищение, так сильно необходимое ему во время продвижения на юг, проявившего мощное воздействие продолжающихся ссор на корону, и обесценивавших то, что некогда представляло из себя сверкающий образ монархии и слепую преданность подвластного народа.

Из Собора Святого Павла Эдвард направился в Вестминстер, где его дожидался архиепископ Кентерберийский дабы символически снова возложить корону на голову старшего представителя йоркской династии. Там же Эдварда ждали его королева и дети. Но оставалась и еще одна задача, нуждающаяся в решении, поэтому вскоре после наступления часа дня король шагнул в двери дворца лондонского епископа - принять официальную капитуляцию человека, возглавлявшего Тауэр, - своего кузена, Джорджа Невилла.

Архиепископ Йоркский чувствовал себя неуютно. В отличие от братьев, он не был дружен с Эдвардом и прекрасно понимал, что не может надеяться на воспоминания о прежней привязанности, дабы смягчить месть родственника, окажись тот к ней склонен.

Эдвард спокойно выслушал, как архиепископ рассыпается в извинениях за шестимесячное предательство, пока окончательно не утомился, холодно произнеся: 'Вам не следует опасаться, кузен. Я не отправлю священника на плаху, даже если он окажется подобным вам. Однако, я велю отвести вас в Тауэр, и вы должны быть благодарны мне за этот милосердный жест, иначе вы попадете в те же покои, в которых пребывает ваш позабытый господин Ланкастер'.

Архиепископ преклонил колени, ручаясь в верности, настоящей и будущей Йоркам, но, при нетерпеливом виде Эдварда отступил, готовясь присоединиться к Гарри Ланкастеру.

Эдвард, глядя на это, сморщился и, обернувшись к Ричарду, мрачно процедил: 'Я вполне обойдусь без этого удовольствия, Дикон'.

Ричард остался единственным человеком, никогда не встречавшимся с ланкастерским королем, хотя всю свою жизнь он слышал рассказы о неуравновешенном человеке, некоторыми называемом святым, а большинством - простодушным. Юноша знал, Гарри всегда был в некоторой степени странным, способным заблудиться в собственных мыслях, что в Йоркшире определили бы как 'лунатизм' или 'мозги набекрень'. Ланкастер не успокоился, женившись на властной французской принцессе из Анжуйской династии, и, летом тридцать второго года жизни, когда Маргарита уже шесть месяцев вынашивала мальчика, сейчас женатого на Анне Невилл, у Гарри произошло помрачение рассудка, от которого он полностью так и не оправился.

Всю эти сведения Ричард знал наизусть, с детства сумасшествие Ланкастера было источником постоянной озабоченности его семьи. Но даже старые выученные наизусть истории не сумели подготовить молодого человека к реальному облику мужчины, которого его брат пренебрежительно именовал 'Безумным Гарри'.

Ему еще не исполнилось пятидесяти лет, но бывший король шел, заметно демонстрируя сутулость, сгорбившись вперед, словно разыскивая под ногами потерянные драгоценности. У него были редкие седые волосы, давным-давно имевшие льняной оттенок, лишенные всяческого выражения, блеклые глаза, прежде сияющие голубым, и кожа, цвета скисшего молока. Гарри смотрел на Ричарда, как будто никогда не был на солнце, ни дня в целой жизни. На юношу нахлынула жалость одновременно с почти физически ощущающейся антипатией.

Архиепископ, ведущий Ланкастера как ребенка, произнес чересчур громким голосом, словно беседуя с глухим: 'Его Милость Йорк'. Когда Гарри не ответил сразу, священник повторил, еще громче и довольно нетерпеливо: 'Йорк... Эдвард Йорк'.

Гарри кивнул. 'Я знаю', - ответил он тихо и улыбнулся Эдварду.

Тот безропотно протянул руку.

'Кузен', - произнес Эдвард вежливо, использовав обращение больше из любезности, нежели из родственных чувств, ибо общая кровь в их жилах была сильно разбавлена за прошедшие семьдесят с лишним лет.

Гарри оставил без внимания вытянутую руку, шагнув вперед и обняв молодого человека, словно тот - его давний приятель.

Эдвард был вынужден освободиться, отпрянув, как будто его ударили. Это был единственный раз, который мог вспомнить Ричард, когда старший брат при нем показал сильную взволнованность. На миг на его лице четко отразился ужас, но потом Эдвард снова овладел собой, выпрямился и пожал руку Гарри, отвечая таким образом на приветствие, но и держа одновременно собеседника на расстоянии.

Улыбка Гарри не дрогнула. 'Кузен Йорк, я рад тебя видеть', - поздоровался он тихим и неожиданно приятным голосом.

'Спасибо, кузен', - бесстрастно ответил Эдвард. Каковы бы ни были чувства, бурлящие внутри его, больше ничего не проявлялось на лице йоркистского короля, даже когда Гарри добавил, с видом человека, делящегося с другом тайной: 'Я знаю, в твоих руках моей жизни ничего не угрожает'.

Стоящий рядом Ричард услышал, как Гастингс со звонким свистом выдохнул сквозь зубы. Архиепископ производил впечатление страстного желания избавиться от заметного замешательства. Сам Ричард хотел оказаться, где угодно, но не там, где находился в настоящий момент, и изумлялся тому, что Эдвард способен выслушивать подобные слова и при этом выглядеть равнодушно.

'Меня радует, что вы так считаете, кузен', - ответил старший Йорк, что прозвучало