Ночь над прерией - Лизелотта Вельскопф-Генрих

И вдруг в конце следующей недели ей захотелось поехать в Нью-Сити к Элку, и, так как Джо не мог оставить резервацию, она поехала одна. Стоунхорн проводил ее, посадил в машину, но не спросил о ее намерениях даже взглядом, и она молчала и решила лишь тогда перед ним все выложить, когда сама будет к этому готова.

Когда Квини выехала, земля еще лежала в утренней дымке. Впереди у нее был целый день. Поскольку пошел снег, ей пришлось ехать осторожно, она не могла двигаться с большой скоростью. Но все равно она еще до полудня достигла поселка предместья и застала Элка и его жену дома. Дети играли у соседей. Квини захватила с собой еды, что в доме этих бедных людей было очень кстати. Воды Элк с женой навозили уже на своем стареньком автомобиле на три дня. Квини снова поняла, от каких она теперь избавилась забот. Не живет ли и она теперь по другим законам? И она вспомнила свои собственные слова, которые она когда-то сказала Крези Иглу.

Разговор все не завязывался, потому что Квини не знала, как ей выразить свою просьбу. А Элк об этом не догадывался и, естественно, не мог ей помочь. Так прошло часа два. Позвали детей, все вместе поели, начались разговоры, приятные, дружеские, но без определенной цели. Наконец Квини набралась смелости и сказала:

— Элк, я хотела бы поговорить с тобой, как со священником.

Тогда жена вышла наружу, взяла с собой детей, и Квини осталась одна с Элком.

— Тебе придется набраться терпения, Элк, я не могу это так просто объяснить, как я в школе даю ответ или ставлю вопрос. Это что-то такое, что не умещается в голове школьницы.

— Так начинай, Квини.

— Когда наши предки убивали врага, они снимали с него скальп, как свидетельство победы. Окуте еще носит с собой один скальп. Это скальп человека, который убил его отца. Но вокруг скальпа нужно танцевать, ведь дух убитого жил и готовился мстить. Его надо было умилостивить. Ты знаешь это?

— Я знаю это.

— Гарольд Бут не умилостивлен.

— Ты оправдана, Квини.

— Но они не подумали о том, что он еще не умилостивлен.

Элк задумался.

— Это правильно, то, что ты говоришь, и все же — неправильно. Наши предки вырывали томагавк и сражались друг с другом. Смелые, честные мужчины сражались друг с другом, и дух убитого нужно было умилостивить. Но наши отцы и не думали умилостивлять духов убийц, ведь, принимая смерть от волков, они сами оставались неумиротворенными.

— И среди них были убийцы?

— Да. Были люди, которые говорили, что они стреляют дичь, но на самом деле они стреляли наших братьев. Такие люди были. Никто не снимал с них скальпа, и никто не умилостивлял их, если их приходилось убивать.

— Стоунхорн может переносить дух неумилостивленного, и Окуте — тоже. Но я этого перенести не могу. Из досок, по которым я иду, взывает кровь. На кладбище, которое я больше не посещаю, лежит под землей перекошенное лицо и трава напитана его ненавистью. Я вижу это. И я этим убита.

— Постройте себе новый дом, Квини.

— Элк, это не то. Как могу я молотком и деревом стереть это лицо? Это же не из плоти и крови. Тайна должна быть стерта тайной, а дух должен быть потушен духом и умиротворен. Ты же священник.

— Но не шаман.

— Почему? Что это значит — священник, а не шаман? Шаман — это тайна. Наши предки верили в святую тайну, и я тоже верю. В нашей церкви мы поем и молимся ему, Вакантанке53. Белые люди называют его богом. Ты ведь знаешь его так хорошо, что он для тебя уже больше совсем не тайна?

— Еще большая тайна, чем для наших предков.

— Священники, которых белые люди называют католическими, могут снять проклятие. Они кропят чистой водой, тогда проклятие отступает. Элк, ты должен прогнать кровь и лицо, иначе они будут преследовать моего ребенка.

— Квини, ты не виновата. Он хотел тебя убить. Ты боролась, вот и все.

— Но лицо — под травой, а кровь — в доме. Их не прогонишь и не умилостивишь. И еще больше тайн приходят мне во сне, Элк, ты будешь молчать, как должен молчать священник католической церкви?

— Я молчу. Я молчу не ради другого священника и не ради твоей просьбы, Квини. Я молчу ради великой тайны.

— Тогда я скажу тебе, что Стоунхорн, обороняясь, убил двух человек, которые вместе с Гарольдом Бутом хотели увести подальше украденных лошадей и на его окрик ответили выстрелами по нему. При этом была застрелена наша кобыла. Бут ее застрелил. И Бут тела изуродовал и сжег, чтобы никто их не узнал.

— Никто их не обнаружил?

— Никто их не обнаружил. Но мне снятся они.

— Сказать тебе, кто они были?

— Элк!

— Да, Элк скажет тебе, кто они были. Старый О'Коннор, по кличке Блэк Энд Уайт, и Бренди Лекс. Они занимались контрабандой наркотиков для белых и бренди для индейцев. У них Бут доставал себе виски. Мы все это знали. Бут должен был отвечать за кражу лошадей, и эти оба тоже исчезли, никто их больше ни видел. Но если бы у нас были их тела, было бы легко доказать, что они были сообщниками Бута.

— Так оно и было.

— Да, так это и было.

— Я благодарю тебя, Элк. Теперь мне легче. Но что мне делать, чтобы лицо Бута оставалось в земле, а его кровь исчезла?

— Пригласи к себе Мэри. Если она будет в твоем доме, кровь исчезнет, а если ты с ней сходишь на могилу, лицо лжеца останется в земле.

— Элк!

— Что, это так трудно? Мэри будет упорствовать?

— Наверное, нет. Она будет уступчивой по причине, которую я не переношу.

Элк испытующе посмотрел на молодую женщину.

— Что ты не переносишь, Квини?

— Я не переношу то, что она любит Джо.

— Ты в этом уверена?

— Нет слов и знаков. Но я знаю это.

— Ты не можешь этого перенести? Наши отцы имели временами двух или трех женщин в своей палатке. Женщины любили друг друга и помогали друг другу. Сегодня так не должно быть. Но разве надо ненавидеть?

— Элк, ненависть и любовь есть одно. Их не разделить. Они как бог и черт.

— Квини, Джо — твой, и ребенок — твой. Мэри скромна и молчалива. Можешь ли ты ее в самом деле ненавидеть? Она тебя не ненавидит, она даже тебе помогает.

— Я этого никогда не пойму, Элк.

— Ты красива, Квини, и твоя любовь как сильный магнит. Мэри некрасива, и от нее не исходит никаких лучей. Она научилась смирению, и она работает. Должна ли ты ее за это ненавидеть?

Квини молчала.

— Квини, если ты не смягчишь свое сердце, то кровь не исчезнет и лицо не скроется под землю. Я тебе говорю это, и так оно и есть.

— Элк, я буду молиться о том, чтобы я это смогла. Наши отцы и матери тоже молились.

— Они это делали.

Вечером Квини возвратилась назад.

Джо и Окуте ждали ее с едой. Обоим бросилось в глаза, что молодая женщина смущена и избегает смотреть на Джо. Окуте хотел сразу после еды уйти, потому что он чувствовал, что молодым супругам надо о чем-то поговорить. Но Квини попросила его остаться.