Шпион в Юрском периоде - Геннадий Прашкевич

Шурик покачал головой.

Напор рыжей соседки ему не нравился.

Парни в лжеадидасовских костюмах давно решили судьбу урода, а рыжая все еще кипела. Максимки, забывшиеся в смутных снах, плотно сжимали колени руками, будто обнимая любимое дерево, а рыжая все еще кипела.

— В Город ездили? — перевел Шурик разговор в более безопасное, на его взгляд, русло. — По делам?

Рыжая зашипела.

Шурик испугался. Что ее так жжет? Что ей до отъезжающих в Парагвай и до всех тех, которые беспощадно сдают мужей в аренду?

Рыжая объяснила.

Взяв себя в руки, стараясь не брызгать кипящей злобной слюной, она объяснила.

Гад один ее обидел. Не трогай ее этот гад, она бы ни в какой поганый Город не поехала. Но гад обидел, а речь идет о чести. Она хорошо знает, что такое честь. Она эту штуку берегла смолоду. “А вы не перепутали честь с девственностью?” — хотел спросить Шурик, но она так взглянула на него, что он заткнулся. Она ведь по характеру мягкий, даже беспомощный человек, но если речь о ее чести, она никакому гаду не спустит!

“Кошкина! — вдруг дошло до Шурика. — Судя по тому, что говорил Роальд, — Кошкина! Злая, рыжая, хрупкого сложения. Такая только и могла найти общий язык с Костей–Пузой”.

Взяв себя в руки, рыжая негромко шипела. Город поганый, шум и тоска, не будь нужды, никогда не поехала бы. Но ей драку приписывают. Невинной, мягкой, жопы бы им надрать! Власти как бы во всем этом разобрались, но на самом деле не до конца. Она сама во всем разберется.

“Кошкина!”

Законов нет, правды нет, чести нет, шипела рыжая. Она рог хрустальный подарочный, чудесный хрустальный рог расшибла о голову одного гада, а возместить стоимость расшибленного рога ей никто не хочет. Местная прокуратура подкуплена В милиции негодяи. Ее саму чуть не упекли в тюрьму, хорошо, этот гад не помер. Но, если честно, она бы предпочла тюрьму. Что бы ни делалось, торжествующе шипела рыжая, какие бы вихри ни вились над нами, я с этого гада слуплю полную стоимость рога! Раз уж выжил, слуплю! Пусть прокуратура подкуплена, пусть власть продалась мафии и масонам, я от своего не отступлюсь.

“Кошкина! — уверился Шурик. — Это она отделала рогом бывшего бульдозериста”.

Искоса, стараясь не выдать себя, он присмотрелся к Анечке. В общем внешне Кошкина его не разочаровала.

— Как там у вас в Т.? — спросил он. — Жить можно?

— Да как жить, если людей бьют!

— Где? — опешил Шурик.

— В милиции, в школах, в переулках, на рынке, в магазинах, в детских садах и в яслях, в погребах, на огородах, на автобусных остановках, на чердаках…

— Да что ж это такое? Давно?

— Как перестройку объявили, так началось.

— Из‑за денег, наверное?

— Какие деньги? Какие такие деньги?

— Тогда из‑за чего шум?

— Да из‑за нервов, — презрительно объяснила Кошкина. — Подваливает к тебе бандюга, давай, дескать, деньги, а денег у тебя — пустой карман, ты зарплату три месяца не получал. Кто такое выдержит?

— Не нравится мне это.

— Еще бы! — Кошкина высокомерно задрала плечо. — Один — бандит, другой в Парагвай собрался. Я его все равно убью!

— О ком это вы?

— Да так. Об одном гаде.

— Вы опасные вещи говорите.

— Знаю, что говорю! — отрезала Кошкина. — Возьму отгул и займусь гадом.

— Отгул?

— Ну, я же не на дереве живу, — покосилась Кошкина на спящих максимок, плотно закутавшихся в цветные халаты. — Пятнадцатого возьму отгул и убью гада!

— Почему пятнадцатого? — испугался Шурик.

— Я так хочу, — гордо фыркнула Кошкина.

Глава III. “ПОЛМОРДЫ! С МАХУ! ОДНИМ ВЫСТРЕЛОМ!..”

Ле Тур. 17 августа 1307 года

…Бернар Жюно, инквизитор, поджав узкие бесцветные губы, поднял глаза на еретика. Тот ответил улыбкой. По его глазам было видно, что он не чувствует за собой вины. Он даже осмелился нарушить молчание и задал вопрос, которым, собственно, грешат все: зачем его, человека верующего и уважающего все догматы святой Римской церкви, привели сюда, в этот не то свинарник, не то подвал? Разве нет в древнем Ле Туре мест, более достойных уважительной беседы о вечных ценностях? Он надеется, ему объяснят это.

“Вас обвиняют в том, что вы еретик, что вы веруете и учите несогласно с верованием и учением святой Римской церкви”, — учтиво, но сухо ответил инквизитор. Он знал: очень скоро спесь с еретика слетит, как пыль, и в голосе его вместо уверенности зазвучит мольба.

“Но, сударь! — возмутился еретик. — Вы знаете, что я невиновен и что я никогда не исповедовал никакой другой веры, кроме истинной христианской!”

“Вы называете вишу веру истинно христианской только потому, что считаете нашу ложной, — сухо возразил Бернар Жюно. — Я спрашиваю вас, не принимали ли вы когда‑либо других верований, кроме тех, которые считает истинными святая Римская церковь?”

“Я верую во все то, во что верует святая Римская церковь и чему вы сами публично поучаете нас”. — Голос еретика прозвучал вызывающе.

“Быть может, в Риме действительно есть несколько отдельных лиц, принадлежащих к вашей секте, которую вы считаете святой Римской церковью, — сухо возразил инквизитор. — Когда я говорю, что у нас есть нечто общее с вами, например, что есть Бог, вы вполне можете оставаться еретиком, тайно отказываясь веровать в другие вещи, которым следует веровать”.

“Я верую во все то, во что должен верить истинный христианин”.

“Эти хитрости я знаю, — сухо возразил Бернар Жюно. — Вы думаете, что христианин должен веровать в то, во что веруют члены вашей секты. Разве не так? Отвечайте прямо: веруете ли вы в Бога–отца, в Бога–сына и в Бога–духа святого?”

“Верую”.

Впервые в голосе еретика мелькнула неясная тревога.

Бернар Жюно удовлетворенно улыбнулся. Только краешек улыбки, самый–самый краешек неясной тенью скользнул в уголках его тонких бескровных губ. Он хорошо знал: еретик скоро заговорит. А если он не захочет говорить, его к этому принудят. Бернар Жюно знал: как бы еретик ни выкручивался, как бы хитро он ни отказывался говорить правду, заговорить его все равно принудят, потому что сразу несколько свидетелей из Ле Тура видели, как из рук этого человека исчезла древняя шкатулка, выполненная, возможно, из золота и наполненная, возможно, большими сокровищами. Может, это были сокровища мавров, обнаруженные в старых развалинах, а может, в шкатулке находились драгоценные камни, вывезенные святыми пилигримами с Востока. Не важно! Шкатулка должна вернуться. Сразу несколько свидетелей с чувством вполне понятного страха видели, как таинственная шкатулка растаяла в воздухе только потому, что этот еретик и мысли не допускал о благородном пожертвовании найденных им сокровищ святой Римской церкови, для всех и для каждого благочестиво и терпеливо молящей блага у Господа.