Шпион в Юрском периоде - Геннадий Прашкевич

— Иди ты! — сказал фермер, зная, что местные алкаши вполне способны учуять запах алкоголя даже за Городом.

И обернулся.

Прямо на него, опираясь на блестящие, как бы под собственным весом расползающиеся спиральные кольца, пристально, даже загадочно смотрел гигантский питон.

Фермер и раздумывать не стал, чего тут раздумывать?

Одним движением он расшиб чекушечку о пень, зажал в руке ужасное холодное оружие, густо попахивающее водкой, и бросился на вторгнувшегося на его территорию питона. Особой веры в успех фермер не испытывал, но надеялся на помощь земляков — машины по шоссе так и катили одна за другой. По словам Сашки Скокова, а Скокову можно верить, битва Геракла со Змеем длилась минут двадцать. Кровь била фонтанами. Иногда опутавший фермера питон отбрасывал хвост чуть не под колеса “КамАЗов” и “ЗИЛов”, но ни одному водителю и в голову не пришло остановиться, узнать, не причиняет ли гигантский питон неудобств человеку?

Вот аномальная это история или нет?

На реках вавилонских, там сидели мы и плакали… Откуда это? Где он вычитал такую тревожную фразу? Шурик так и не вспомнил этого.

Недавно узнал, что моего прадеда звали Фима. Имею ли я право незамедлительно свалить за бугор?

Шурик хмыкнул.

Автобус перебежал деревянный брусчатый мост, очень старый, судя по его простой, но сверхнадежной конструкции. Багровые листья осин на высоком берегу речушки трепетали, как флажки на праздничной демонстрации. Июльский, уставший от долгой жары лес походил на театральную декорацию, перенесенную кем‑то на пленэр, и в то же время остро чувствовалось, как живы деревья, как они напитаны соками земли, как все вокруг жадно дышит, растет, движется, меняясь ежесекундно, неумолимо.

“Пятнадцатого меня убьют”, — вспомнил Шурик.

Какая самоуверенность!

Впрочем, далеко не каждый может так смело заявить о своем последнем дне. Наверное, у Ивана Лигуши, наряду с недостатками, имеются и какие‑то достоинства. Не может живой человек состоять из одних недостатков.

Исключая Костю–Пузу.

Отдам бесплатно зуб мамонта.

Вот человек бескорыстный! — восхитился Шурик. Плевать ему на рыночную экономику, романтик, наверное. Целый зуб мамонта! Не молочный, небось. Безвозмездно и бескорыстно. Кому‑то, наверное, требуется зуб мамонта, и вот вам — берите! Человек не требует тепленького местечка в зоопарке, не унижается, ничего не просит. Хорошо, что у нас в стране сохранился такой человек.

Усталый мужчина шестидесяти с немногим лет, образование среднее, коммунист, ищет ту свою половину, которая все выдержит и выдюжит, не продаст и не предаст, а в роковой час печально закроет остекленевшие глаза милого друга, поцелует его в холодный желтый лоб и, рыдая, проводит туда, откуда не возвращаются даже коммунисты.

Шурик был потрясен накалом страстей.

Желтый холодный лоб… Рыдая и плача… Не продаст и не предаст…

Потрясенный Шурик исподтишка изучал пассажиров автобуса. Кто может сказать про себя такое? Кто поцелует в желтый холодный лоб? Уж точно не рыжая. У нее глаза злые. И не будут рыдать приятели в лжеадидасовских костюмах, пошитых, в Искитиме. И не потянутся онемевшими губами к желтому холодному лбу отходящего в лучший мир коммуниста уверенные местные челноки, забившие автобус товарами, приобретенными за бесценок где‑то на краю ойкумены. И не зарыдает над усталым мужчиной шестидесяти с небольшим лет хмурый хромой богодул, измученный хроническим похмельем. И не хлынут слезы из черных, как ночь, глаз таджиков, кутающихся в пестрые халаты…

Кстати, Шурик знал, что таджикских беженцев в Т. называют максимками, вкладывая в это понятие жалость и благодушие. В Т. такие максимки обосновали как бы горный кишлак прямо на руинах недостроенной гостиницы — весь из деревянных ящиков и картонок. Местные богодулы совершают в кишлак настоящие паломничества. Поход к кишлаку в Т. приравнивается к загранкомандировке. “Мы еще до Индии дойдем!” — хвастаются богодулы. Они всерьез уверены, что рано или поздно кто‑то из них омоет свои пыльные сапоги в теплых водах Индийского океана.

Шурик вздохнул.

Широк русский человек.

“Не выйди вовремя закон о частной и охранной деятельности, — подумал он, — тянул бы я сейчас армейскую лямку, поддавшись на уговоры сержанта Инфантьева. Или тянул бы лямку в милиции. Скушно, не хочется. Но Лерка бы не ушла…”

А закон вышел вовремя.

Роальд, суровый прагматик, создал одно из самых первых в стране частных сыскных бюро. Никогда Роальд не был романтиком, потому мечта и сбылась. За два года работы в его бюро Шурик насмотрелся всякого. Его уже не удивляли бурные слезы, он разучился верить слезам. Его не удивляли бурные мольбы, бурная ругань, явная ложь и скрытая ложь, его уже не трогало эффектное благородство, он уже не верил невинным голубым глазкам.

Коля Ежов (который не Абакумов) отследил однажды женщину, с завидным упорством преследовавшую свою соперницу. Бывшую при этом. Едва утром клиентка сыскного бюро С. выходила из дому, тут же появлялся синий “жигуленок” некоей М. Если С. вскакивала в трамвай или в автобус, М. это не смущало, она так и следовала за трамваем до самого места работы С.

Каждый день, каждое утро.

И все лишь потому, что год назад С. увела у М. мужа.

Коля Ежов хорошо поработал. С, по его сведениям, оказалась скромницей, грубого слова не произнесет, а М., наоборот, — типичная хамка. Богатая волевая хамка, умеющая себя держать. Зачем ей преследовать скромницу, пусть и уведшую у нее мужа? Все у М. было при себе — и пронзительно–голубые глаза, и светлые волосы, и холеные руки на руле. Ну, муж ушел к другой, так это сплошь и рядом бывает, никто за это не преследует соперниц день ото дня. И не похоже, чтобы М. жаба душила. Зависть то есть. Хамка — ну да, это есть, но зависть… Она с подружками встретится, разговор всегда прост: все мужики — пьянь, грызуны, бестолочь. Один приходит с цветами, другой с бабоукладчиком (так М. называла сладкие ликеры), а разницы никакой. Только наладишь мужика в постель, а он, грызун, глядь, ужалился… Понятно, такая грымза, пусть и привлекательная, особых симпатий не внушает, но Коля Ежов разобрался с М. справедливо. Оказалось, что никакого криминала нет. И преследований нет. Просто М. поменяла квартиру, место ее работы находилось рядом с местом работы бывшей соперницы.

Людям обычно только кажется, что их преследуют.

На самом деле даже действительные соперники преследуют не тебя, а свои цели.

Всем известно, что монополии — это плохо, любую продукцию должны производить несколько предприятий А предусматривают ли у нас те же антимонопольные меры наличие сразу нескольких президентов, чтобы из кучи дурацких указов каждый гражданин мог без труда выбрать для себя наименее дурацкий?