Воспитанник Шао.Том 1 - Сергей Разбоев

— Все боятся, трясутся, — негодующе вспылил полковник. — Доллары пересчитывать, так всю жизнь, две жизни. Как отрабатывать, так шкура зудом ходит. Бессмертные. Липко в штанах стало, когда кто-то смышленый на пути оказался. А сами? Сообразить бы чего, так фантазию к стенке приперло. А заверяли меня, убеждали. Козлы подворотные.

Маккинрой беспощадно сверлил жалящими глазами Динстона.

— Они бессмертные и то с оглядкой действуют. Подвергают сомнению каждый ход. А вы? Хорошо в кабинете трепаться. Чужих жизней не жалко. Занятно подсчитывать потери. Я все в догадках, почему это вас монахи еще не лишили жизни. Теперь попятно: им с вами проще выпутываться из осложнений. Ваши потуги — только разминка для их верткого ума.

— Заткнитесь вы, эксперт. Много себе позволяете. Вижу, мои неудачи для вас очень живительны. Нашептываете по телеканалу. Слизень. То-то вы имеете много знакомств на берегах всех океанов.

Но Маккинроя только успокаивала явная неприязнь полковника.

— Учитесь действовать без ненужных жертв. Вы проблему, интересующую только нашу компанию, превращаете в материал, доходный для газетчиков и ухватистых писак. Вы агент, которого не должны видеть, не должны слышать, лезете со своими широкими лапищами и громким рыком в киногерои.

Бычья шея Динстона вздулась, пошла красными пятнами. Исподлобья глядя на эксперта, капральски загремел:

— Что вы все около меня крутитесь? Найдите свой прилавок и не высовывайтесь, пока не попросят! Не для вас эти сферы.

— Точнее, не для вас, полковник, — мистер перешел с джентльменского говора на базарный. — Не вашим лбом одинокого борова подкапывать там, где трудятся умы более предприимчивые, рассудительные. Выполняйте всегда, что вам велено, иначе завтра же получите отставку. Вам еще не все известно. На подходе к Шанхаю судно, на котором находились японцы, вспыхнуло огнем в нескольких местах. Так что и тех бессмертных ожидать не приходится, как и группы Споуна. Я их остановил. Они еще пригодятся в более удачном месте. Вот финал, вот суетное фиаско ваших бравурных зачинаний. Вы еще должны быть благодарны некровожадным монахам. Будь на их месте «Триада», список жертв оглашался бы чудовищно долго. Те не скупятся на жертвы.

Это было слишком для чувственной натуры Динстона. Он показал эксперту на дверь.

Тот не обратил внимания на красноречивый жест.

— Не вашей фанерной головой принимать ответственные решения.

— Убирайтесь!! Иначе я проволоку вас до самой парадной двери и вышвырну, как дворник бездомного пса.

Маккинрой удовлетворено посмотрел на приходившего в раж полковника. Спокойствие эксперта бесило Динстона. Сэр голубых кровей швырнул на стол документ, по форме очень похожий на личное удостоверение полковника.

С минуту Дннстон подозрительно взирал то на документ, то на Маккинроя. Схватил книжку в руки, раскрыл, быстро пробежал глазами. С лица его медленно сходила красная ржа. Он бледнел.

— И… И все это время вы… Вам еще не надоел Китай? Чертова Поднебесная? Тухлая Срединная?

— Нет, — спокойно, наигранно, будто и не было разыгрывавшегося штормика между двумя полковниками, ответил Маккинрой. — В отличне от вас, я добросовестно делаю то, что мне поручено. Вы же играете.

— Выбросьте, сэр, слова в мусорное ведро. — Динстон привалился к креслу. — Не мой климат.

— Я вижу. Но это может сказать солдат, не офицер. Тем более облаченный такими полномочиями. Вы немного преуспели.

— Не мой климат, — с той же тяжестью повторил Динстон.

* * *

Вонг стало страшно.

Ее приказы перестали исполняться. Вместо конечного результата на ее столе чаще стали появляться отписки, пояснения, чепуха виденного. Зачем ей это? Ей нужен был монах. Но результатом всех усилий стала на ее столе большущая тетрадь с описанием всего того, что ее агенты смогли прознать о событиях, происшедших в последнее время на территории Южного Китая с молодым монахом. Интересно, и только. Но что ей с этого? Обвинять своих тоже не с чего. Монахов представили в объяснении, как очень жесткую, бескомпромиссную организацию. Если они со спецслужбами смогли сохранить свое лицо, то что для них прочие шайки. Вся горечь результата тяжело опустилась на ее сознание. Пустота завладела всем существом. Она готова была застрелиться, лишь бы не чувствовать опустошенную безысходность, безмолвие надвигающегося времени. Вонг ни в чем на чувствовала опоры. Она — женщина, жестокая, волевая. Но она женщина. Ей нужна сила; сила, которая дала бы ей спокойствие, надежность будущего. Все пропало. Что теперь?

Впервые за многие годы на ее глазах проступили горькие слезы. Слезы женщины. Слезы жалости, отчаяния.

…Женщина…

Глава пятнадцатая

У ПОДНОЖИЯ АБСОЛЮТА

Каждый день — восхождение,

Восхождение к себе.

Каждый день — одоление,

Одоление в борьбе.

Дороги в скальных горах очень трудны. Тем более, что, как таковых, их там нет. И того, кому неделями, месяцами приходилось плутать и продираться среди отвесных гранитных и базальтовых выступов, настойчиво преследует надоедливая мысль, что вся земная твердь состоит из этих, вылезших из глубин обломков вспученной породы.

Чем ближе путники подходили к Гималаям, тем труднее становился путь, медленнее двигались они, чаще останавливались на короткие передышки. Но, как бы то ни было, их никто не гнал, и они размеренно, не торопясь, приближались к уединенному становищу Белого старца.

Проводник, местный дед лет за девяносто, уверенно ступал дикими тропками и лишь изредка поглядывал в сторону Руса, не понимая, что снова нужно этому строгому юнцу в пустынных местах. Прошлый раз он дико сорвался с места после встречи с дервишем. И вот сейчас идет хмуро, не определяя своих последующих действий.

Кони давно остановлены в стойбище пастухов, и сейчас, ступая по коварным камням и откосам голых гор, приходило справедливое сравнение о трудностях поиска истины, ее составных. Далека, терниста и камениста дорога к сущему, к откровению.

Добрые глаза Великого гуру долго, с пытливым интересом рассматривали молодого монаха. Величав был осанистый мудрец с серым изогнутым посохом, внимательно щупающий с высоты своих годов юнца, уже сумевшего завоевать расположение почитаемого архара.

Он не торопился. Вечность, как и он сам, приостановилась в колыхании времени. Взгляд его был связан более с воспоминаниями прошлого, нежели выражал обычный интереc. На кого из прошедших в памяти мог походить этот юноша, который в пересказах монахов достоен был большего, нежели участи изгнанника-беглеца.

Этот упрямый взгляд — взгляд Большого Чемпиона. Осанка, манера скромной выдержки — это от настоятеля. Мягкость движений, легкий наклон головы во время задумчивости — это от Пата. Как смогли слиться сложные, трудно уловимые качества железных монахов в их стойком воспитаннике, который сумел в трудностях и лишениях ни на шаг не отойти от наставлений своих отцов? Какой силой, вящей убедительностью должны быть насыщены слова, чтобы так зримо, с корнями истины могли впитаться в воспитанника, сохраниться в нем, дать жизнестойкие ростки личного мировоззрения и убеждения? И все же он — юнец. Юнец, несмотря на уважительные шаги.

Мудрец приподнял посох, поставил. Долгий вдох вновь ввел его в задумчивую нирвану.

Как молод в сравнении с ним этот мальчик. Что можно сказать ему в длительное напутствие после убедительных слов, сказанных его опекунами? Чего может не хватить юноше, снова одиноко отправляющемуся в бурное течение мирской житии? Сможет ли он без обиды разобраться в ней? Не озлобится ли?

Великий гуру поднял веки.

— Маленький Рус, природой каждому дана возможность до конца оставаться верным себе. Но не каждый живет в тех условиях, которые позволяют держать свое лицо таким, какой ты есть в своих убеждениях. Да, ты человек направленной воли, цепкий. Но тебе одному разящие преграды жизненных буреломов, по складу имеющегося ума и опыта, не обойти. Без поддержки ты погибнешь. Погибнешь, как не приспособившийся. В тебе стоящая, но голая правда. Она не защищена. Живуче то, что умеет защищаться.

Голое дерево сохнет. Кора сохраняет дерево для жизни. Нет в жизни ничего второстепенного: все важно, все решающе.

Но это думаю я, размышляю для тебя. Ведь впервые вижу твою послушную голову. Наверное, в каждом врождено выдавать свои собственные соображения за действительные, соответствующие сути. Особенно, если говорить о том или о чем, кто опровержений высказать не может. В таком случае можно говорить что угодно и развивать свои идеи в выгодном для себя свете. Можно философствовать, гуманизировать, удивить знанием особенностей человеческой психики.