Мари-Бланш - Джим Фергюс

знакомила меня со всеми богатыми молодыми людьми в Чикаго и Лейк-Форесте, она просто выйдет из себя, что я сбежала и вышла за Билла Фергюса. Они с папà Леандером встречали его на матчах по конному поло, и она предостерегала меня от романа с ним. Он-де всего-навсего мужик-крестьянин из Огайо, никчемный игрок в поло, честолюбец, который живет как паразит на периферии общества, но никогда не будет туда принят, потому что не обладает ни деньгами, ни воспитанием.

До знакомства с Биллом я была тайно помолвлена с юношей по имени Эрнест Эверс-мл. Несколько раз о нас обоих упоминали в светских колонках, мы вместе ужинали в Банкетном зале, бывали на приемах и прочих светских событиях. Сэм Коннор, вопреки обещанию не обижаться на меня за разрыв, на самом деле очень обиделся. И с большим удовольствием приносил в театр газеты и во всеуслышание зачитывал светские новости, как бы высмеивая мою светскую жизнь за пределами театра.

— Ну-ка, ну-ка, поглядим, что тут у нас… — говорил Сэм, листая свежий выпуск «Гералд экзаминер». — Ага, вот, колонка «Модная компания». Не знаю, как для вас, а для меня это любимый раздел в газете. Отвлекаясь от политики, мировых событий, войны в Европе, лично я увлечен тем, что происходит в чикагской «модной компании». Конечно, в этом названии трудно не заметить неизбежную иронию. Ой, гляньте! Наша Бэби с новым кавалером! «Серьезная студентка театральной школы, — читал Сэм как на сцене, — привлекательная темноглазая дочка Леандера Маккормика, Мари-Бланш (Бэби) Маккормик обычно заканчивает работу в Театре Гудмана ко времени чаепития. На снимке Бэби и Эрнест Эверс, который по-прежнему в центре ее внимания, на одной из недавних танцевальных вечеринок клуба „Вассар“. Ходят слухи об их тайной помолвке. Однако Бэби утверждает, что намерена продолжать театральные курсы. С непоколебимой серьезностью она говорит, что с удовольствием отправилась бы в Сан-Валли[31], на Гавайи, на Бермуды или в какое-нибудь другое место, где развлекается золотая молодежь. „Но, — серьезно добавляет она, — я никуда не поеду, пока не закончу трехгодичное обучение в Школе Гудмана“. Если, конечно, отмечает репортер, Эрни не убедит ее следовать более традиционным курсом, что приведет ее прямиком к алтарю модной чикагской церкви Св. Иоанна Златоуста».

Весь мой театральный класс от души забавлялся, когда Сэм зачитывал подобные опусы, ведь хотя не все были столь политически радикальны, как Сэм, он пользовался большим влиянием. Каждый признавал его талант и то, что он подлинный артист, тогда как многие из нас, остальных, просто дилетанты. Я в особенности была объектом таких обвинений, поскольку меня считали просто богатой маленькой Маккормик. Ничего не поделаешь, людям свойственно насмехаться над богачами.

Нет нужды говорить, что мамà очень одобряла Эрнеста Эверса, поскольку он принадлежал к чикагскому высшему свету. Но как-то вечером — мы встречались уже несколько месяцев — я напилась и позволила Эрнесту заняться со мной любовью у меня на квартире. В результате банальная катастрофа: я почти в отключке, а Эрнест совершенно неопытен. Думаю, он стыдился этого неприятного эпизода, так как встреч со мной больше не искал… Я опять все испортила.

Конечно, на светских страницах о причине нашего разрыва не сообщалось, но мои соседки наверняка насплетничали у Гудмана, так как вскоре там об этом, похоже, знали поголовно все. К чести Сэма и невзирая на его сарказм, по этому поводу он никогда надо мной не смеялся, даже ни разу не упомянул сей инцидент — словом, некоторое время обращался со мной вполне деликатно. При всем своем социалистическом пустословии, Сэм искренне сочувствовал чужим страданиям, наверно, потому и писал так хорошо.

Стать великим драматургом ему было не суждено. Бросив театральную школу и выйдя за Билла, я потеряла с ним контакт. Но впоследствии узнала, что Сэм погиб в операции «Омаха-Бич», при высадке в Нормандии.

С Биллом я познакомилась на матче по конному поло, в перерыве между периодами. Я прогуливалась мимо боковой линии с подругой, Мойрой Браун, которая как раз приехала из Лондона погостить. Не могу сказать, что у меня были тогда близкие подруги среди девушек нашего круга из Лейк-Фореста и Чикаго. Я знаю, что за слухи ходят обо мне, подпитываясь инцидентами вроде случая с Эрнестом. Знаю, что снискала репутацию «распущенной» — испорченная французская девчонка, шлюшка, которой всегда можно попользоваться, особенно после пары бокальчиков. Возможно, это делает меня популярной у определенных парней, но с точки зрения брака я совершенно неприемлема. На собственном опыте я убедилась, что привилегированные парни Лейк-Фореста и Чикаго, вроде Эрнеста, в ханжестве не уступают девицам; жены им нужны непорочные и фригидные, и богатые девицы большей частью превосходно подходят под этот идеал. Самый ничтожный слух о неразборчивости — и ты становишься порченым товаром, тебя немедля исключают из возможного матримониального пула. Поэтому «распущенные» девицы в городе обычно ведут происхождение из низших общественно-экономических слоев и, разумеется, выполняют совершенно иную функцию. Или подобно мне приезжают из чужой страны. Мы не те девушки, с какими эти парни знакомят своих мамаш, пусть даже мой приемный отец — Леандер Маккормик.

Я была в красной юбке с белым гавайским цветочным узором (красный — мой цвет) и в простой белой блузке. В волосах белая гвоздика. День выдался жаркий, и Билл как раз расседлывал взмыленную лошадь, чтобы оседлать свежую на следующий период. В первом периоде Билл уже забил три гола, ведь он был самым опытным и лучшим игроком на поле. Он тоже вспотел от жары и напряжения игры и курил «Кэмел». Мужчина в бриджах для верховой езды и сапогах, в потной облегающей рубашке-поло, запах конского пота и отсыревшей кожи, мужского пота и сигаретного дыма — во всем этом есть что-то очень сексапильное. Вдобавок Билл не походил на большинство остальных. Он был мужчина, причем здесь, на поле для поло, среди лошадей и сбруи, крепких запахов свежескошенной травы и тучной черной земли, вывернутой конскими копытами, мужчина явно в своей стихии.

Позднее я узнáю, что в социальном плане Билл неизбежно испытывал определенную неуверенность; конечно, он вырос не в этом мире и, как правильно предположила мамà, получил туда доступ лишь благодаря своему таланту на поле для поло. Она справедливо считала, что эти люди никогда полностью не примут его, он всегда будет аутсайдером. Но я не думаю, что Билла обуревало карьеристское честолюбие и что он вообще жаждал попасть в такое общество. Даже когда мы сами через несколько лет переехали в Лейк-Форест и вступили в клуб «Онвенция», тот, где я познакомилась с ним