Мари-Бланш - Джим Фергюс

Что вы за родители?» И, конечно, она была права, наша глупость и безответственность… и мы вправду пили коктейли с нашими друзьями, с Уолли и Люсией Уэйкем, они приехали в гости, с младшей дочкой Кейти. Это Билл виноват в смерти Билли, неужели вы не понимаете, доктор? Я вообще не имела касательства к сараю и к трактору. Билл должен был все проверить, присмотреть за детьми. Билл виноват. Билл убил Билли.

4

И доктор, и Билл ошибаются в одном: старые фотографии не столько возвращают прошлое в фокус, помогают вспомнить или напоминают, кем мы были в определенные моменты своей жизни, сколько служат напоминанием о том, кем мы более не являемся и кто мы теперь, что мы когда-то имели и утратили. Счастливая молодая пара, влюбленные новобрачные теперь чужие для нас, а мы чужие для них. В невинности своих счастливых улыбок и влюбленных взглядов они не способны вообразить себе, что однажды двадцать пять лет спустя станут нами, равно как и мы не можем вообразить, что некогда были ими.

Вернувшись после медового месяца в Чикаго, мы поселились в квартире Билла на Линкольн-Парк-Уэст. В нашем распоряжении был всего месяц, чтобы подготовиться к отъезду на армейскую базу в Теннесси. Театральную школу я, конечно, бросила, даже не зашла попрощаться со старыми тамошними друзьями. Всегда очень опасалась встречаться с Сэмом Коннором, да и сама была слегка ошеломлена уходом из школы, ведь я столько раз твердила, что непременно осуществлю свою мечту о театральной карьере. Фактически все обернулось двумя годами впустую потраченного времени; ведь я, разумеется, никогда не буду работать в театре, никогда не сыграю ни в одной пьесе. Напоминанием об этой моей ошибке остались нелепые альбомы, куда я вклеивала газетные заметки, фотографии, где я на сцене, да старые программки гудмановских спектаклей — пожелтевший, бессмысленный хлам давно умерших мечтаний.

Мамà разослала объявления о нашем бракосочетании, и в газетных отчетах о нем, опубликованных, пока мы уезжали на медовый месяц, было напечатано, что она якобы высказала прозрачно-равнодушное одобрение: «Мы рады этому браку, он славный парень».

Как я и опасалась, первая же встреча с мамà после свадьбы показала, что на самом деле она отнюдь не рада. Я навестила ее и папà в отеле «Амбассадор-Ист» на следующий день после нашего с Биллом возвращения в Чикаго. Едва я вошла, как мамà обрушилась на меня:

— Ты все разрушила, Мари-Бланш, все, что я годами старалась делать ради тебя; все, ради чего я тяжко трудилась, чтобы обеспечить тебе надежное будущее. Ты бросила все ради этого деревенского мужика, нищего игрока в поло. Господи, о чем ты думала, дура ты этакая? У тебя вообще нет мозгов? Неужели ты не понимаешь, что приняла ужасное решение, которое скорее всего разрушит остаток твоей жизни? Твоему мужу тридцать один, а у него даже настоящей работы нет.

— Есть у него работа, — запротестовала я. — Билл продает страховки. И кстати, мамà, он в армии, в следующем месяце ему надо явиться на офицерскую подготовку в Теннесси.

— Ах, в самом деле, ты сделала прекрасный выбор, Мари-Бланш. Какое светлое будущее! После того как я познакомила тебя со множеством симпатичных молодых людей в Чикаго, из хороших семей, с деньгами, ты сбегаешь со страховым агентом из Огайо. И намереваешься жить с ним на армейской базе в Теннесси. Там тебе будет очень весело, дорогая.

— Смотрите на вещи положительно, мамà. По крайней мере, я не сбежала с ирландским драматургом-коммунистом.

— Я начинаю думать, что даже он был бы предпочтительнее. Ирландец, по крайней мере, был находчив. Ты дура, Мари-Бланш.

— Да, мамà, знаю, вы всегда так говорили.

Несмотря на то, что она не одобрила наш брак и откровенно не жаловала Билла, через несколько дней мамà и папà Маккормик пришли на стадион «Чикаго Армори» посмотреть игру Билла и его команды 124-го полка полевой артиллерии против Детройта. Игра была последняя, потому что матчи по конному поло приостановили до конца войны. Думаю, папà, который симпатизировал Биллу и хорошо к нему относился, уговорил мамà тем вечером пойти на стадион. Вдобавок Билл устроил нам места в лучшей ложе, а мамà редко упускала возможность появиться на публике и на следующий день блеснуть на страницах светской хроники.

Команда Билла одержала победу, он, как всегда, забил несколько мячей и был звездой вечера. Я очень им гордилась, гордилась, что я его жена. Меня не волновало, что у Билла нет ни настоящей работы, ни денег. Этот матч состоялся 7 декабря 1940 пода, в мой двадцатый день рождения. и весь мой мир снова менялся.

Кэмп-Форрест

Таллахома, Теннесси

Ноябрь 1941 г

1

Жизнь армейской жены в Кэмп-Форресте в Теннесси совершенно неромантична и скучна, как и предупреждала мамà. Нельзя не признать, что при всей своей непримиримости, безапелляционности и субъективности в оценках мамà зачастую оказывается права.

Первые шесть месяцев мы жили в маленьком коттедже в той части базы, где разместили женатых офицеров. На службу и обратно Билл ездил на велосипеде, которому дал имя Бесси, и, как только выдавалась свободная минутка, приезжал домой повидать меня, заняться со мной любовью. Он знал, что я умираю от скуки и чувствую себя на базе прескверно, и, насколько позволяли обстоятельства, старался быть внимательным мужем.

Я почти сразу забеременела Билли, и за несколько месяцев до его рождения мы съехали из казенного жилья, сняли дом неподалеку, в городке Уинчестер. Дом простой, но побольше коттеджа на базе, а в городке есть где купить продукты и самое необходимое, что по меньшей мере обеспечивает мне хоть какое-то занятие, пока Билл играет в военные игры, разъезжает вокруг базы на джипах, участвует в маневрах, выполняет бумажную работу и все прочее, что положено мужчинам в армии. Если честно, то для меня все это — смертельная скука, я даже не расспрашиваю Билла, чем он занят день-деньской. Большей частью сижу в доме одна и толстею в ожидании Билли. Я ненавижу дискомфорт беременности и утреннюю тошноту и сказала Биллу, что не намерена это повторять. Я не создана для материнства.

Друзей у меня здесь нет, и я ужасно тоскую по Чикаго, по своим соседкам и по театральной школе, даже по своенравному драматургу Сэму Коннору. Жалею, что уехала. Хочу вернуться к прежней жизни. Долгие унылые обеды в Банкетном зале среди богатых друзей мамà и те кажутся мне теперь невероятно блестящими, ведь здесь я общаюсь только с молодыми