Схватка с чудовищами - Юрий Карчевский

Антон вздрогнул от этих коварных слов. Сердце его будто стрела пронзила. Жена, дети для него — самое дорогое на свете. В Елене он души не чаял, ценил не только ум, бескорыстие в жизни, но и удивительное умение жены предвосхищать его желания, смягчать жизненные удары. Это его поддерживало и сейчас, в тюрьме, в час, когда неизвестно, чем для него кончится дуэль с генералом и его секундантом Телегиным.

— Не кощунствуй, Телегин… Да что с тобой говорить! Выслуживаешься перед солдафоном-начальником. Ты же не укажешь в протоколе допроса, что я оговорил себя под твоим воздействием.

— О себе не желаешь сказать правду, дай показания на своих соучастников, единомышленников. По собственному опыту знаю: преступнику это всегда легче дается.

— Но все дело в том, что я — не преступник. Преступники те, кто бросил меня в тюрьму и вместе с тобой готовят расправу. На них могу дать показания, и очень правдивые.

— Я жду показаний на тех, с кем ты вершил грязные дела! — сорвался следователь. — О преступном сговоре, в который ты вступил с резидентом иностранной разведки. О том, за сколько продался врагам Родины англичанам.

— Может быть, не будем накручивать того, чего никогда не было и не могло быть! — не удержался и Буслаев. — Это же — ложь несусветная, абракадабра, чушь собачья!

Но не «подсадную утку» убрал Телегин. Он перевел Буслаева в одиночную камеру. Теперь его брали измором: допрашивали ночи напролет, добиваясь признания вины, а днем не давали спать. Чтобы сохранить человеческое достоинство, Антон придерживался тактики: категорически отвергать все обвинения, тянуть время, отмалчиваться, требовать предоставить возможность документально опровергнуть то, что ему инкриминируется. Однако Телегин игнорировал все его требования и как-то даже назвал его «неразоружившимся врагом партии и народа». И тогда в знак протеста Буслаев объявил голодовку.

— Следствию известны твои преступные связи, Буслаев.

— Даже так, — удивился Антон.

— Я требую прекратить запирательство!

— Обвинения в мой адрес — сплошная липа!

— Хорошо. Назови, кто такие — Плебей, Патриций? Что известно об их преступных делах и связях?

— Ну что же, назову, коли припер к стенке, — произнес Антон иронически. — Протоколируй! Патриций — генерал Петров, совершающий беззакония. Плебей — следователь Телегин, лизоблюд и его личный стукач. Как видишь, оба — преступники.

Телегин бросил писать. Вскочил с места, перевернув чернильницу.

— Нет, ты в своем уме, Буслаев?! — закричал он на него, нервно закурил и принялся промокать чернила, разлившиеся на столе.

— Да, в своем, гражданин следователь! — твердо ответил Антон. — Вы оба и сфабриковали уголовно-следственное дело на меня.

До недавнего времени «коллеги», теперь они окончательно разошлись. Антон жил по совести, верил в светлый день впереди и своей работой, как мог, старался приближать его. Не сомневался и в правильности линии партии, хотя и имел собственный взгляд на некоторые стороны нашей жизни. Не приходила ему в голову и мысль о незаконности массовых репрессий, поскольку тот же генерал Петров постоянно твердил о необходимости строжайше соблюдать «революционную законность». Теперь же и сам стал жертвой. «Неужели и меня ждет та же участь, что и миллионов других людей? — подумал он. — Что станет тогда с Мишуней, Вероней, Еленой?..»

Телегин тоже не знал всей правды происходившего в стране, хотя и был причастен к ломке судеб и гибели без вины виноватых. Допрос, другой и — на «Особое совещание», и лишь иногда — в Верховный Суд. А там хоть трава не расти…

Тишину нарушил следователь.

— Дам тебе время подумать, Буслаев. Хочешь выжить, будь благоразумен.

— Иуда ты, Телегин, — гневно бросил Антон.

— Я могу квалифицировать это, как оскорбление должностного лица при исполнении служебного долга, — зло сказал Телегин. — Таким образом, еще одна статья, и тоже суровая.

— Валяй! Я готов ко всему, — махнул рукой Буслаев.

— Ну, ну. Давай и дальше изображай из себя праведника.

— Ты подсадил ко мне в камеру соглядатая…

— Мнительный ты человек, Буслаев. Вот что тебе скажу на это. Но знай: больше церемониться с тобой не стану. Потребуется, показания из тебя будем выколачивать. Санкция генерала имеется, так что все законно. Не советую доводить дело до этого. Все равно придется признать то, что необходимо следствию.

Предупредив об этом, Телегин вызвал конвойного надзирателя и приказал водворить Антона в камеру.

В тюрьме Буслаев впервые задумался о природе и достоинстве политической системы, если она способна унизить и уничтожить человека, служившего ей верой и правдой.

Пытался разобраться и в Телегине. Пришел он в органы в 1938 году по партмобилизации из комсомольских органов. Не имея юридического образования и жизненного опыта, сразу же оказался вовлеченным в порочный круговорот. Не пройдя школу оперативника и следователя, не зная основ Уголовного права, слепо следуя воле начальства, он выбивал показания у подследственных, прибегал к фальсификации материалов на них. Это вошло в его плоть и кровь.

Положение казалось безвыходным, на память пришли строки из поэмы военных лет друга юности Жени Долматовского: «…Доживи, доберись, доползи! Не сдается твое поколенье!..» Они вызвали у него прилив сил и настрой на дальнейшую борьбу, чего бы это ни стоило.

Вскоре скончался «вождь всех времен и народов, великий кормчий и полководец». Был казнен палач Берия. Петров, чьи санкции на арест ни в чем не повинных людей красовались в следственных делах, ходил чернее тучи. Видно, опасался за свою шкуру. Пытался заискивать перед подчиненными. Объяснял им, что вынужден был выполнять преступные планы Берии, Меркулова и Абакумова, что дамоклов меч расправы висел постоянно и над его седой головой.

Наступило время, когда волна справедливости накрыла и его, лишив в одночасье партийного билета, начальственного кресла и привилегий. Сняли с его плеч и расшитые золотом генеральские погоны. Отправили на пенсию, урезав ее в наказание до половинного размера.

Уволен был из органов госбезопасности и Телегин.

Из следственного изолятора Антон Буслаев вышел осунувшимся, с мертвецки бледным лицом, со следами побоев. Живыми по-прежнему были лишь глаза. Ни о чем не расспрашивая, чтобы не травмировать душу, полковник Новиков отправил его на неделю домой, чтобы пришел в себя.

Несмотря на потрясение, тюрьма Антона не сломила. Смерть Сталина казалась людям концом света, катастрофой для страны. Так думал в те дни и он. В Президиум Верховного Совета СССР, в ЦК КПСС из многочисленных мест заключения — из тюрем и исправительно-трудовых лагерей, из ссылки — от невинно репрессированных граждан пошли тысячи и тысячи писем и заявлений с требованием пересмотреть дела, освободить их и реабилитировать. Начался пересмотр уголовных архивно-следственных дел. Многие бывшие следователи не раз вызывались в Прокуратуру Союза и органы военного трибунала для дачи объяснений по каждому случаю. Нарушившие Закон были уволены из органов, некоторые судимы.