Повелитель Вселенной - Памела Сарджент

— Я скажу нашему хозяину, — шепнула Лин, — что твои женщины помогут тебе раздеться, а потом удалятся в собственный шатер.

— Собственный шатер? — переспросила Шикуо.

— Маленький, ближайший к этому. Если они понадобятся, рабыня позовет их.

— Но, наверно… — Она была уверена, что женщины останутся при ней. — Не говори хану этого, я боюсь оставаться с ним наедине.

— Ваше высочество, я не собираюсь оставлять вас одну. Хану я могу понадобиться, чтобы переводить вам его слова.

Она не могла представить себе, что бы такое он мог сказать ей. Он наблюдал своими светлыми демоническими очами, как две женщины помогали ему снять халат. Когда хана и ее подвели к постели, он оглядел шатер и задул масляный светильник, стоявший на столе. Лин что-то сказала ему. Он снял шапку прежде, чем одна из женщин дотянулась до нее. Макушка у него была выбрита, надо лбом оставлен чуб. Взгляд его упал на постель и на книгу, лежавшую на шелковом покрывале.

Видимо, ее положила одна из рабынь. Шикуо захотелось, чтобы она исчезла. Хан осклабился при виде книги, взял и что-то спросил у Лин.

— Хан, — сказала она, — спрашивает, что это такое.

— Это книга о тучах и дожде, — ответила Шикуо, — но я уверена, что хану, который доставил радость, развеивающую тысячу печалей, своим многим женам, не понадобится эта книга.

Одна из женщин развязала пояс на его тунике. Он махнул ей рукой, чтобы отошла, и сел на постель, покосившись на излучавшие мягкий свет лампы.

— Хан спрашивает, что это такое, — сказала Лин.

Рабыни тихо хихикнули. Шикуо покраснела, на картинке был голый мужчина, при соитии обхвативший ногами стоящую на коленях женщину.

— Это называется «Парящие бабочки», — объяснила Шикуо.

Он полистал книгу до следующей иллюстрации.

— А это? — спросила Лин с улыбкой.

— «Утки мандарина».

— А эта?

Шикуо заставила себя посмотреть на картинку.

— «Резвящиеся дикие лошади».

— Он говорит, что это ему больше знакомо.

Хан покачал головой и указал на другую картинку, где мужчина лизал срамные губы женщины. У Шикуо сдавило горло.

— Это называется «Река Инь ублажает Янь».

— Его удивляет, зачем это только люди занимаются этим.

Шикуо старалась не смотреть в глаза молодой женщины.

— Значит, этому он у тебя не научился.

Лин засмеялась.

— Я объяснила ему, что мужчина получает самое большое удовольствие, если акт длится долго, чтобы его драгоценное янь могло быть соответствующим образом усилено женским инь, но он сказал мне, что мужчина, чрезмерно увлекающийся подобными актами, скорее ослабнет, чем станет сильнее. Как я говорила вам, монголы не пользуются искусством спальных утех. — Она снова засмеялась. — Но я также говорила вам, что в хане уживаются две личности, и он способен доставить много удовольствия тем, кто этого хочет. Ваши киноварные ворота охотно откроются перед его энергичным копьем.

Шикуо в этом очень сомневалась. Хан положил книгу на стол. Ее рабыни раздели их. Она старалась не смотреть на него, чувствуя, что он разглядывает ее. Ма-тан причесала ей волосы и помогла лечь в постель. Когда он вытянулся рядом, Шикуо закрыла глаза. Покрывало взлетело над ней и опустилось.

Когда она открыла глаза, женщины уже ушли, а Лин стояла на коленях у постели. Шикуо лежала, боясь пошевелиться. Он дотронулся до нее, а потом поднес длинный локон ее волос к своему лицу и стал шептать непонятные слова.

Лин сказала:

— Хан говорит, что вы красивы, ваше высочество. — Он стянул с нее покрывало, положил руку на маленькую грудь и пробормотал что-то еще. — Теперь он говорит, что вид ваших нефритовых холмиков восхищает его.

Слышать хана, говорящего устами Лин, было не легче, но молодая женщина после этого замолкла, поскольку вскоре не было нужды говорить вообще. Он прижал губы к ее губам, ей удалось не ответить на его ласку. Его руки ласкали ее и добрались до промежности.

Его грубые руки пытались воздать должное ее лепесткам лотоса, и это ощущение было хуже, чем если бы он просто вошел в нее. Она полагала, что ей бы следовало поласкать его нефритовый пестик, но она не могла заставить себя сделать это. От него разило потом и мясом, которое он съел. Он навалился так, что она чуть не задохнулась. Он вошел в нее, а она вся сжалась от боли. Он задыхался, вздрагивал, потом вышел.

Лин встала и укрыла их.

— Мне не надо больше оставаться здесь.

Она поклонилась, пробормотала что-то хану на его языке и вышла из шатра. Наверно, она сказала хану, что его молодая жена вне себя от счастья, чтобы выразить свою радость должным образом.

Он лежал рядом, держа ее лицо между ладонями и стараясь заглянуть ей в глаза. Она вспомнила, что говорила Лин о его жене-тангутке. Она не позволит себе стать существом, оплакивающим утраченное.

«Я буду твоей женой, — подумала она. — И я буду жить среди твоего народа, и я не дам тебе повода уязвить меня, но я не забуду дела твоих рук, всего того, что увидела по дороге сюда».

Губы его дрогнули, будто он почувствовал ее мысли. Он привлек ее к себе.

98

Монголы оставили разрушенные города, лежавшие за драконьим хребтом Великой стены. Шикуо не плакала, проезжая через Зев Стены, и при виде посланий, которые нацарапали на арке ворот другие изгнанники. Варвары резали рабов, которые больше были не нужны им, и оставляли тела на месте. Она предпочла удалиться от кладбища, в которое монголы превратили ее родину.

Шикуо посмотрела на свою картину и добавила лишь один мазок. За последние два месяца обитатели ханского лагеря привыкли к странному зрелищу — цзиньская принцесса сидела под зонтиком рядом со своим шатром, заставленная ширмами, защищавшими ее от ветра, и тыкала кистями в бумажные или шелковые свитки. Даже в этой дикой стороне у нее было не больше дел, чем во дворцах Чжунду. Рабы и слуги пасли стада, которые ей выделил хан, и заботились о ее шатре и пожитках. Лин оставалась под боком и вела ее по новой жизни.

Шикуо оторвалась от картины. Из кибитки вылезла госпожа Тугай и в сопровождении двух служанок пошла к Шикуо. Тугай была самой важной из четырех жен-монголок, которых хан взял с собой в поход. У нее были добрые карие глаза и тело почти такое же толстое, как у молодого монгола. Остальные три жены были хорошенькими и плотными, с широкими лицами и красными щеками. Они оставались на онгутской территории с другими монголками и арьергардом и присоединились к хану на пути к Ю-эр-ло.

Шикуо и Лин встали.

— Я приветствую тебя, старшая сестра, — проговорила Шикуо. Она уже немного знала монгольский язык, но Лин приходилось часто подсказывать ей.

— Я приветствую тебя, благородная госпожа, — сказала Тугай. Ее высокий и широкий головной убор делал приземистую монголку высокой.

— Это даст мне удовольствие… — Шикуо стала мямлить, и Лин шепотом подсказала монгольскую фразу. — Мне доставит великое удовольствие, если моя старшая сестра воспользуется моим скромным гостеприимством.

— С превеликим удовольствием, — откликнулась Тугай-уджин.

Она села за столик Шикуо, грузно подвинувшись, когда ее женщины примостились рядом. Лин забежала в шатер и вернулась с Ма-тан, которая несла серебряный поднос с фарфоровым горшочком и чайными чашками. Тугай полюбила чай, и Шикуо была благодарна ей за это. Она по-прежнему давилась прокисшим кобыльим молоком, которым угощала ее Тугай в своем шатре.

Они отхлебывали чай. Тугай вытянула свою короткую шею, пытаясь, видимо, разглядеть картину. Шикуо уже подарила женщине рисунок лебедя, сидевшего в гнезде на соленом болоте возле озера. Одарила она и других жен. Женщины восприняли картины с детской радостью, что было совсем не похоже на холодное одобрение придворных в императорском дворце.

— Неудачная попытка, — сказала Шикуо, подтолкнув картину к Тугай. На картине была обгоревшая стена и земля перед ней, усыпанная костями.

Тугай расплылась в улыбке.

— Прекрасная картина, уджин. Этот череп, похоже, детский, а это часть ножной кости. А ребра какие! Ты очень умная, благородная госпожа.

— Спасибо за похвалу, старшая сестра.

Тугай вздохнула.

— Когда приедем домой, ты, наверно, нарисуешь и нашу землю.

— Я предвкушаю виды вашей красивой страны, — пробормотала Шикуо.

— Скоро лето кончится, — сказала Тугай. — Хан хочет уладить дела дома, а потом вернуться сюда. — Шикуо насторожилась. Разумеется, он вернется, чтобы разграбить уцелевшее, разрушить то, что оставшимся в живых удалось восстановить. — Мне кажется, меня он оставит и возьмет с собой другую жену, хотя он едва ли нуждается в нас, имея столько ваших красавиц на выбор.

— Наши женщины всего лишь лилии по сравнению с богатой красотой монгольской госпожи, — вежливо сказала Шикуо. Плотной Тугай впору было бы сражаться на коне рядом с ханом. — Ваш цветок — это пион, который мы называем королем цветов. — Она произнесла этот комплимент на китайском языке, Лин перевела. — Я уверена, что ни одна из наших лебедушек не нравится ему так, как вы.