Следы в сердце и в памяти - Рефат Аппазов

Я понял, что у него есть человек, знающий английский, и сейчас он его приведёт. В каком же положении я окажусь с моим уже забытым после третьего курса английским? Судорожно стал вспоминать какие-то нужные слова, чтобы не оказаться вовсе опозоренным, но это удавалось мне с трудом. В эту минуту немец уже входил в мою комнату с двумя девочками лет двенадцати-тринадцати. Обе они приветствовали меня приседанием ("книксен") и словами "Гутен таг" ("Добрый день"). По их виду было ясно, что они смущены не меньше моего, но, тем не менее, одна из них, что выглядела постарше, произнесла на английском языке несколько слов, которые, к своему изумлению, я прекрасно понял. Она сказала: "Извините меня, господин инженер, я только чуть знаю английский, смогу ли я вам помочь?" Я, естественно, очень обрадовался такому счастливому стечению обстоятельств, сказал ей, что тоже очень плохо владею английским, и мы кое-как объяснились с хозяином. Тот словами "яволь, яволь" ("Так точно") подтвердил своё согласие выполнить мои условия и под конец спросил через свою переводчицу, люблю ли я музыку. Услышав утвердительный ответ, немец пригласил меня послушать вместе с ним хорошую музыку. Разумеется, я с удовольствием принял его предложение, и мы отправились вниз

Он вынес на терраску патефон и несколько пластинок, завёл патефон, любовно погладил одну из пластинок и поставил на прослушивание. Полилась довольно бодрая маршеобразная музыка, подхваченная детским хором. Хор пел слаженно и хорошо, но я совсем не понимал, о чём эта музыка, и, откровенно говоря, она мне не очень нравилась. Когда зазвучали последние торжественные аккорды, немец с явной гордостью объявил, что это марш "Гитлер югенда", и его слова я прекрасно понял. По его виду, жестам и словам нетрудно было сообразить, что он ждёт моего одобрения, но я откровенно показал ему, что такая музыка мне не нравится, и добавил, в расчёте на его понятливость, слова "Моцарт, Шуберт, Бетховен, Шуман", придав лицу блаженный вид и закатив вверх глаза. Он меня прекрасно понял и, проделав руками успокаивающие пассы, поставил ещё одну пластинку. С самого начала мне показалось, что где-то я эту музыку слышал, а, внимательно вслушавшись в слова, сразу понял, что это за вещь. "Дойчланд юбераллес?" - спросил я. Он страшно обрадовался, глаза заблестели и, дирижируя рукой самому себе, начал тихо подпевать, постепенно входя в экстаз. Передо мной был явный фашист, смело, беззастенчиво демонстрирующий свою приверженность Гитлеру и его делу. Такой наглости я не выдержал, резко встал, сделал протестующий жест рукой и ушёл. К прежним моим претензиям к жилью прибавилась ещё одна, очень существенная, и я решил, что ни в коем случае здесь жить не останусь и завтра же найду Шмаргуна и попрошу его найти для меня другое жильё.

Придя к себе, я задумался над тем, так ли уж не прав был Дима в конфликтной ситуации в саду. Может быть, действительно, все немцы в душе ярые фашисты, но вынуждены скрывать свои чувства и симпатии? Чтобы утвердиться в том или другом мнении, у меня пока ещё был слишком малый опыт общения, но первые приятные впечатления о немцах оказались серьёзно подорванными. Можно ли быть уверенным, что в другой квартире хозяева окажутся более лояльными, и не придётся ли жить в обстановке постоянной напряжённости?

На следующее утро я старался избежать встречи с моим домашним фашистом, и мне удалось покинуть дом, как мне показалось, незамеченным. На работе мне предложили ознакомиться с несколькими техническими отчётами, составленными немецкими специалистами. Мне в помощь дали переводчицу по имени Нелли, только что окончившую Институт иностранных языков и командированную, как и мы, сюда для работы. Работа у нас не клеилась, потому что Нелли совсем не владела техническим языком, перевод специфических терминов вызывал постоянные затруднения, технических словарей у нас не было. Содержание этих отчётов можно было понять только приблизительно, тем более, что мы и сами с немецкой ракетой ФАУ-2 совсем не были знакомы.

Во время обеда в кафе я встретил Умку Гольцмана ещё с одним молодым инженером из нашего же предприятия. Поделились первыми впечатлениями, я пожаловался им на своего хозяина и спросил об их квартирах и хозяевах. Оказалось, что они живут в одной комнате на квартире у пожилой немки совсем недалеко отсюда. И квартира, и хозяйка им нравятся, но, видимо, на днях придётся переехать в другой город, Нордхаузен, где сосредоточено сборочное производство. "Так что, - сказали они, - если мы уедем, можешь занять наше место. Ты не торопись с поиском другой квартиры, чтобы не напороться ещё на одного фашиста". Я решил перетерпеть несколько дней и не стал обращаться с этим вопросом к Шмаргуну, и хорошо сделал, потому что на следующий же день в обед ребята мне сказали, что они вечером уже уезжают и комната освобождается. Не откладывая дело в долгий ящик, мы тут же отправились к их жилью. Мне сразу понравился этот двухэтажный светло-серый домик, расположенный в небольшом, хорошо ухоженном дворике, к тому же совсем недалеко от нашего места работы.

Их комната располагалась на первом этаже. Это была очень большая комната с двумя окнами, выходящими на зелёный цветник во дворе. На этом этаже были ещё три комнаты, кухня, ванная и туалет. Хозяйке квартиры, пожилой женщине лет пятидесяти пяти-шестидесяти, Умка сумел объяснить, что они вечером освободят комнату и вместо них поселится их товарищ. Её внимательные, живые серые глаза обратились ко мне, а вопрос она задала Умке: буду ли я жить один или со мной будет ещё кто-то. Его ответ вполне удовлетворил её.

- Фрау Хаммер, - представилась она, чуть улыбнувшись, и подала мне руку.

- Аппазов, - ответил я и добавил, - Рефат, - и пожал протянутую руку.

Она меня поняла и вопросительно повторила:

- Герр Ри'фат? - с ударением на первом слоге, на что я утвердительно кивнул головой.

Довольно худая, выше среднего роста, почти седая женщина держалась очень достойно и вместе с тем достаточно просто. Я подумал, что она не из простой семьи. Жестом руки она попросила меня пройти в коридор, показала туалет, ванную и кухню. Эти простые слова я уже стал понимать.

Когда мы вышли на улицу, я поделился с товарищами своими первыми приятными впечатлениями об этой квартире и её хозяйке. Я пораньше ушёл с работы, собрал свои вещи в чемодан, дал хозяину дома десять или двадцать марок за эти два дня и, сказав "Ауф видерзеен" ("До свидания"), поспешил в новую квартиру. Мой уход никакого удивления у него не вызвал, он только сказал "Данке" ("Спасибо") и "Ауф видерзеен". На этом, слава богу, моё пребывание в этом неприятном во всех отношениях доме завершилось.