Царица Хатасу - Вера Крыжановская

Однажды утром, ожидая приказаний в комнате князя, он увидел, что Хоремсеб вышел в сад. Ловко прячась в кустах, Саргон стал следить за ним. Хоремсеб направился в ту часть сада, которая тянулась вдоль Нила, и вошел в каменный флигель, доступ к которому уже несколько дней был запрещен рабам. Забившись в густой куст, Саргон не сводил глаз с маленького строения.

«Какое новое преступление замышляет он там?» — стучало в голове хетта.

Через несколько минут, которые показались ему вечностью, Хоремсеб вышел. У него был веселый и беззаботный вид. Насвистывая военную песню, князь направился ко дворцу. Саргон проводил его взглядом, причем кулаки его сжались от ярости и отвращения.

— Пой, пой! — прорычал он. — Это твои последние песни, убийца, чудовище, исчадие ада. Скоро правосудие поразит тебя и согнет твою гордую голову. Ты не знаешь, убийца, отравитель, как близок твой конец.

Когда Хоремсеб исчез, хетт подошел к зданию и, отодвинув засов, открыл дверь. Он очутился в небольшой комнате, освещенной двумя большими окнами с поднятыми занавесями. Все убранство комнаты состояло из стола, на котором стояли алебастровая амфора и кубок, и из ложа, где лежала женщина, судя по толстой черной косе, спускавшейся на пол. Эта человеческая фигура была накрыта белым покрывалом.

Не колеблясь ни минуты, Саргон подошел, поднял покрывало, и глухо вскрикнул. Побелевшими губами он тихо позвал: «Нейта», — и пошатнулся. Затем, упав на колени, он наклонился к бледному лицу жены, на котором застыло невыразимое страдание. «Умерла!» — прошептал он, прижимаясь к ее маленьким похолодевшим рукам, сложенным на груди, и обливая их горячими слезами.

Вдруг он вздрогнул, заметив слабое, но ровное дыхание, приподнимавшее ее грудь. Дрожа от счастья, молодой человек вскочил на ноги. Он тряс любимую жену и всячески старался разбудить ее, не переставая повторять:

— Нейта, Нейта, приди в себя! Ты уже не одинока и не покинута. Освобождение близко!

Но его радость быстро сменилась тоской и отчаянием, когда он увидел, что все его усилия напрасны и Нейта по — прежнему лежит неподвижно, с закрытыми глазами, «Они погрузили ее в волшебный сон», — заподозрил он, прислоняясь к стене и сжимая обеими руками голову, Но эта слабость была непродолжительной. «Настало время действовать. Я должен бежать и положить конец этим ужасам. Но горе тебе, колдун проклятый, если это дыхание угаснет, когда я вернусь!» Страшным усилием воли вернув себе спокойствие и силы, Саргон склонился к бледному лицу своей молодой супруги и горячо поцеловал ее. Затем он тщательно закрыл Нейту покрывалом и, заперев дверь на засов, вернулся во дворец. Решив бежать не откладывая, хетт жадно искал случая, чтобы привести свое намерение в исполнение. Но, к великому своему изумлению он увидел, что во дворце готовится что — то необыкновенное. Ему удалось подслушать разговор Хамуса с одним евнухом. Таким образом он узнал, что привели новую партию рабов, из одних женщин и детей, и, кроме того, в отдельном зале были собраны слуги, пораженные одной и той же странной болезнью, уже замеченной Саргоном. Эти несчастные, здоровые с виду, казались какими — то расслабленными. Целыми часами они лежали неподвижно в полузабытьи, из которого их не могли вывести ни угрозы, ни побои. Когда же это оцепенение проходило, их дикие, сверкающие взоры, отвисшие губы и нервный тик придавали им вид идиотов. Он видел также мудреца, который раньше почти никогда не показывался. Тот озабоченно о чем — то говорил с Хапзефом. Немного позже, он сделал еще одно, очень неприятное открытие. Хамус наблюдал за ним, и ему удалось перехватить подозрительный взгляд евнуха, что еще больше подкрепило его решение бежать во что бы то ни стало. Мрачное предчувствие сжало сердце молодого хетта, когда на другой день после обнаружения Нейты, Хамус отвел его в зал к больным рабам и запер там.

Следующий день показался ему вечностью. Он единственный из всех несчастных не мог ночью сомкнуть глаз. Шум открывающейся двери оторвал его от тягостных размышлений. Лежа в углу и притворяясь спящим, он видел, как несколько евнухов с факелами в руках стали обходить спящих. У дверей собирали в кучу тех, кто без труда вставал сам. Кто же не мог проснуться, тем из флакона вливали несколько капель в рот: как наэлектризованные, несчастные вскакивали на ноги, и скоро вся толпа в сопровождении евнухов направилась в сад. Пройдя весь парк, они вышли на площадку, окруженную изгородью из колючего кустарника и густыми деревьями. В центре этой площадки высилась каменная пирамида.

Саргон никогда не видел этого места. Оно было так искусно скрыто в густой чаще, что он даже не подозревал о его существовании. Впрочем, рабам было запрещено появляться в этой части сада, прилегавшей к павильону мудреца. Хетт проникал сюда тайком. А рабы приходили сюда только под наблюдением евнухов. Саргон с любопытством огляделся вокруг. Все было ярко освещено факелами. Недалеко от изгороди, влево от пирамиды, на каменном полу стоял большой сосуд, по — видимому наполненный вином, и алебастровые кубки. Внутри пирамиды слышались металлические звуки и треск, похожий на треск громадного костра. Скоро площадка заполнилась толпой женщин и детей всех возрастов, а также евнухами, наполнявшими кубки и раздававшими их рабам. Опьянение уже начинало овладевать ими, когда появился мудрец и Хоремсеб. Толпа устремилась за ними, сгрудившись перед чем — то вроде жертвенника, возвышавшегося над входом в пирамиду. Хамус принес чеканную амфору и два золотых кубка. Выпив вместе с князем, Таадар запел какую — то дикую песню, и толпа подхватила ее и начала танцевать. Все крутились на месте в дикой пляске.

Саргон не притронулся к отраве, хотя и сделал вид, что пьет. Прокравшись в самый темный угол, он забился под куст. Никто не заметил его, так как движение толпы достигло кульминации и было трудно различить кого — нибудь среди этих обезумевших, вертящихся существ. К тому же евнухи были заняты охраной выходов и наполнением кубков.

Вдруг он увидел, что Хоремсеб схватил одну из женщин и бросил ее на жертвенник. Затем Таадар вытащил из — за пояса кинжал и вонзил его в грудь жертвы. В ту же минуту взгляд хетта упал на открытую высокую дверь пирамиды. С глухим криком он схватился за сердце: восседавший там идол, освещенный красноватым светом факелов, с раскаленными нижними членами, был Молох, бог его народа, которому в раннем детстве он сам поклонялся.

Трудно описать, что происходило в эту минуту в уме Саргона. Тысячи воспоминаний пробудились в нем, и в его душе началась ужасная борьба. Здесь приносят жертвы богу хеттов, божеству его народа, а он хотел выдать этих людей и уничтожить это святилище! Мог ли он сделать это? Осмелится ли он совершить подобное святотатство? Он видел, как мудрец бросил умерщвленную жертву в печь, затем Хоремсеб бросил на дымящиеся руки бога ребенка, оторванного от матери. Саргон знал, что это должно было так происходить и что еще много жертв поглотит ненасытная утроба кровавого бога. Вдруг мысли резко изменились, озарив возбужденный ум молодого человека. Чем обязан он этому богу, который допустил, чтобы победили его народ и убили всех его близких, а его самого дал увести пленником во вражескую страну? И ради такого неблагодарного божества он бросит свое мщение, позволит жить и наслаждаться человеку, которого ненавидит больше всего на свете? Ради него отказаться от Нейты и самому позорно погибнуть? Нет, никогда! Он должен сейчас же бежать, так как Хамус, очевидно, уже подозревает что — то и привел его сюда на смерть.