По следам карабаира. Кольцо старого шейха - Рашид Кешоков

— Иван Михайлович.

— Где Бекбоев? Я его ранил, по-моему…

— Тот, черный? Без памяти он. Ранение в грудь. На диване там лежит, — он махнул рукой в сторону другой комнаты. — Я послал соседнего паренька позвонить из автомата. Сейчас будет «Скорая». И наша машина подойдет…

— Вот что, Иван Михайлович. — Я, пожалуй, ни на что сейчас не гожусь. Когда ваши люди приедут… ничего здесь не трогайте… Васюкову и обеих Щеголевых — в КПЗ управления. Позвоните туда дежурному, пусть найдет следователя по особо важным делам капитана Вадима Акимовича Дараева. Только под его началом произведете тщательный обыск здесь… По всей форме…

Тирада эта стоила Жуниду такого напряжения, что, кончив говорить, он бессильно уронил голову на стол и засопел, стараясь сдержать стон.

У ворот взревел и заглох мотор машины «Скорой помощи»

Утром следующего дня Шукаев был уже на ногах. С перевязанной головой он сидел на диване в их комнате и, держа в руках блокнот, собирался начать оперативное совещание, как назвал бы подобный деловой разговор, скажем, Коноплянов. Шукаев же никогда не питал пристрастия к громким названиям и не любил «играть» в работу, как иные, иначе говоря, — заниматься симуляцией деятельности. Его стиль — дело и еще раз дело, а совещания, когда в них назревала необходимость, он никак не называл и, собирая людей, заявлял будничным тоном: «Есть разговор».

Сейчас как раз наступило время, когда расследование разветвлялось и, чтобы уследить за всеми его ответвлениями нужны были все наличные силы. Гоголев, поднявшийся в три часа ночи, чтобы выслушать Жунида, сказал ему: «Если дополнительно нужны люди, — дам. Вообще — каждый человек на счету, но я дам». Шукаев ответил, что воспользуется его предложением.

Сейчас опергруппа была в полном составе. Вадим Акимович и Арсен — оба невыспавшиеся, с воспаленными от бессонницы веками. Ни тому, ни другому за ночь не удалось сомкнуть глаз. Абдул Маремкулов и Семен Дуденко вопросительно поглядывали на Жунида и Дараева, видимо, заинтересованные событиями минувшей ночи, о которых в управлении, кроме, конечно, начальства, никому ничего достоверно известно не было. Однако, ни тот, ни другой вопросов не задавали.

— Вот что, друзья, — сказал, наконец, Жунид, оглядев всех. — Наступают горячие денечки. По-моему, мы держим их за хвост, и события будут развиваться гораздо быстрее Теперь весь вопрос в том, кто окажется поворотливее — они или мы. Вчера, как видите, я был не на высоте, и вот результат… — он коснулся пальцем бинта на своей голове. — Так что прошу всех учесть мой печальный опыт. Преступники, с которыми мы имеем дело, — люди страшные. Убийцы, для которых нет ничего недозволенного и недопустимого. Имейте это в виду… — он сделал паузу, вывел в блокноте карандашом цифру «1» — потом добавил: — Сегодня под утро Арсен и Вадим Акимович доложили мне новые данные по делам, которые мы расследуем. Сведения очень нужные, подтверждающие некоторые наши предположения. Я сообщу о них, только вкратце: нет времени на подробные разговоры. Итак…

В двух словах он рассказал им об открытии, сделанном Сугуровым в Дербенте: старый их знакомый цыганский барон Феофан третий, оказывается жив и здравствует, причем, судя по всему, не отказался от старого образа жизни, а лишь сменил профессию — кража и сбыт лошадей нынче не в моде, да и не столь доходное дело, как прежде. Чем он занимается теперь, еще до конца не ясно, но связи его — подозрительный ювелир Омар Садык, человек, задержанный перед майскими праздниками в ларьке ювелирторга, а затем бежавший, — говорят сами за себя. В их распоряжении благодаря Арсену имеются фотографии Омара Садыка и Феофана. Известен и адрес дома, где должен «отсидеться» их сообщник, выслеженный в Дербенте Сугуровым, имя которого пока не известно.

При обыске в доме Щеголевых, где обнаружена самая настоящая воровская «малина», изъят целый ряд вещественных доказательств, свидетельствующих о связи Улиты, а, возможно, и ее родительницы с преступным миром. Это два тюка пряжи с бирками шахарской прядильной фабрики, финка, мешочек с порохом и гильзами от охотничьего ружья шестнадцатого калибра (Жунид заметил в скобках, что именно из такого ружья были убиты Барсуков и Кумратов) и гримерный набор, принадлежавший Улите, работавшей гримершей в драматическом театре. Кроме того, — мужские сапоги сорок второго размера со следами цементного раствора на подошвах.

Об аресте Галины Васюковой он им ничего не сказал, решив, что будет лучше, если о нем пока будут знать лишь Гоголев, он сам и Вадим Дараев. Осведомитель в аппарате управления — это было ЧП настолько неожиданное и выходившее за всякие рамки, что на ее допрос из Ставрополя был приглашен полковник Шахим Алиханович Денгизов. Похищенная Васюковой бумага из дела об убийстве кассира и охранника Шахарской прядильной фабрики оказалась протоколом допроса Итляшева, зверолова и охотника, встретившего трех неизвестных на окраине леса в районе Псыжского моста. Жунид предполагал, что эти трое и есть убийцы.

— Можно вопрос? — спросил Сугуров.

— Пожалуйста, Арсен. Только покороче.

— Жунид Халидович, я… я до сих пор не могу понять, в чем соль этой путаной истории с кольцом. Я не знаю, боюсь — могу подвести… сделать что-нибудь не так…

Шукаев усмехнулся и лицо его исказила гримаса боли.

— Черт, — сказал он. — Даже смеяться не могу, стреляет в затылке. Так вот, Арсен, чтобы ты знал: я сам очень смутно себе все это представляю: не хватает многих деталей. И, прежде всего, самого кольца, о чем я скажу еще. А предлагать тебе или кому-нибудь другому свою версию, пока никак не подтверждаемую, — не в моих правилах. Одно могу сказать: чувствую я — зацепились мы за дело незаурядное, и то мельхиоровое колечко может вывести нас на фигуру достаточно крупную… Может, уже и вывело… — последние слова он произнес, словно никого тут не было, и он обращался к самому себе.

Сугуров слегка порозовел и больше ни о чем не спрашивал.

— Вот что, мальчики, — продолжал Жунид, снова обводя карандашом единицу в своей записной книжке. — Первое, что нам надлежит сделать — это посадить надежных ребят возле Покровской церкви. Конечно, они не должны дать себя обнаружить. Дежурить придется дня два-три по моим соображениям. Так, Арсен?

— Да. Дня три. Я думаю, Цыганов не заставит себя ждать.

— Он такой же Цыганов, как я — шах персидский, — без улыбки сказал Шукаев. — Людей для засады даст Виктор Иванович Гоголев. Старшим пойдешь ты, Семен.

— Есть. Инструкции я получу у вас?

— Да. Они несложны. Приметы Цыганова, — так он себя назвал при аресте, а в беседке у барона Парамоном, — у тебя имеются. Этот самый Парамон в ближайшие дни, а, может, часы, появится у орехового дерева, которое растет во дворе Покровской церкви. Будет искать кольцо, которое он впопыхах во время бегства с ярмарки сунул в дупло. Как найдет — берите его. Не найдет — тоже берите. Возможно, — он попытается отравить собаку — предупредите попа, не вдаваясь в подробности, чтобы убрал ее на несколько дней подальше. Славный пес, жалко, если погибнет. Вот все. Выполняйте.

— Есть. За людьми к кому я должен обратиться?

— Они тебя ждут внизу, в вестибюле. Посвятишь их в задачу в самых общих чертах. Сам понимаешь.

— Так точно.

— Ступай.

Дуденко вышел, притворив за собой дверь. Жунид вывел в книжечке цифру «2».

— Арсен, тебе снова отправляться в Дагестан. Но лишь после того, как мельхиоровый перстень будет у нас в руках. Не раньше. Тогда и обговорим детали. Возможно, поедешь не один.

— Хорошо бы, — просительно сказал Сугуров. — Хоть посоветоваться…

— Учись принимать решения самостоятельно… Не век же ты будешь при мне состоять.

— Слабак я еще, — вздохнул Сугуров. — Вон как старикашка меня отделал. И посмотреть на меня толком не успел, а уже говорит — из милиции. По загару на шее догадался…

— Не ошибается тот, кто ничего не делает, — сказал Жунид. — В общем, ты поработал в Дербенте на славу. Трудно желать большего. Кстати, по твоим описаниям внешности обоих гостей Феофана я приблизительно догадываюсь, кто они… Сегодня я тебе предъявлю их изображения…

Арсен ничего не ответил, бросив на Шукаева восхищенный взгляд. Он верил своему наставнику слепо, не рассуждая и, если бы тот сейчас сказал, что вечером убийцы сторожа и кассира будут сидеть в КПЗ, нисколько бы в этом не усомнился. Раз сказал Жунид Халидович, — значит, так все и произойдет.

— Третье — по вашей части, Абдул, — обратился Жунид к Маремкулову. — Не буду предупреждать вас, как мне необходимы тщательность и порядок во всем, что я собираюсь вам поручить…

— Я понимаю… — Абдул обиженно поджал губы.

Самолюбие было, пожалуй, одним из тех качеств лейтенанта Абдула Маремкулова, которое при любых обстоятельствах брало верх над остальными. А задетое самолюбие — вдвойне. Если высказать хотя бы малое сомнение в возможностях Маремкулова, он горы свернет. Шукаев понял это уже на второй день после их приезда сюда, в Черкесск.