Три грани рока - Константин Ветошко

— Я же говорю, мы ни на кого не нападали! Меня пытали и требовали, чтобы я сказал, что наш тавт перебил какой-то отряд горцев. Но ничего подобного не было, клянусь! — Кель задействовал все свои таланты ко лжи, стараясь казаться искренним.

— И что ты на это скажешь? — старик повернулся к вождю.

— Он врет! Это они напали на великого вождя! Неужели вы поверите проклятому имперцу? Они же рождены во лжи! — лицо горца налилось кровь, и он с бессильной ненавистью смотрел на обманувшего его солдата.

— Что же, думаю — пытки покажут, кто прав! — растянул губы в змеиной усмешке властный старик.

— Не надо пыток! — вполне искренне запаниковал Кель. Такое развитие событий его не устраивало, и он поспешил пустить в ход последний из припасенных козырей. — Спросите у остальных пленников! Со мной вместе захватили еще шестерых солдат! Они еще живы и сидят в яме для рабов!

— Ты же утверждал, что живым удалось взять только одного из солдат? — ноздри горца раздувались, словно у хищника почуявшего добычу, а его взгляд не предвещал вождю местного племени ничего хорошего.

— Э… Ну… Они не хотели говорить правду, — растерянно пролепетал вождь, пятясь. Его испуг был настолько очевиден, что Кель мысленно презрительно улыбнулся. Он ненавидел тех, кто не умел достойно проигрывать.

— Шакал, — в голосе главного из прибывших горцев больше не было и тени сомнений, только ненависть. — Вы боялись истинного величия нашего народа. Вы как могли противились пришествию великого вождя-объединителя! Вы предательски убили его, когда поняли свое бессилие!!!

Если вождь окончательно растерялся, то остальные хозяева быстрее поняли, что сейчас произойдет, и не стали покорно дожидаться расправы. С силой толкнув Келя на разговаривавшего с ним старика, они выхватили кинжалы и ринулись вперед. В тесной комнате вспыхнула яростная и беспощадная схватка, и в тусклом свете трудно было разобрать, чьи тела сплелись в последних смертельных объятиях. Кель упал на пол и откатился к стене, стараясь оказаться как можно дальше от обезумевших от гнева варваров.

Горцы, прибывшие сюда мстить за убитого вождя, оказались настороже. Один из них, не успевая достать оружие, кинулся на хозяев. Он сумел перехватить руку с кинжалом и с силой ударить головой в лицо противнику, но тут удача изменила горцу, и другой нападавший ловко вонзил свой клинок ему под ребра.

Однако этой небольшой заминки хватило, чтобы остальные чужаки успели выхватить оружие. Тот самый варвар, что смотрел на Келя с фанатичной ненавистью, с яростным рыком бросился на нападавших. Его встретили умелым ударом, прочертившим кровавую полосу на груди, но варвар, не обращая внимания на рану, с воплем вонзил свой кинжал в горло противника и тут же отлетел, отброшенный метким ударом ноги в живот.

Из-за спины опрокинутого товарища ужом вывернулся худощавый горец; его кинжал по самую рукоять входит в живот яростно взревевшего дикаря, но тот в последнем усилии проламывает череп своего убийцы страшным ударом золоченого противовеса кинжала.

Вот еще один из хозяев, удачно угодив коленом в лицо кинувшемуся в ноги фанатику, широко размахивается шестопером, но и сам сгибается от сильного удара ногой в пах, а потом получает сразу несколько глубоких ран в беззащитную спину и со стоном падает на пол, обливаясь кровью.

Последний из горцев местного племени успевает откуда-то достать топор и с яростным воплем кидается на врага. Его противники спешно отпрыгивают подальше от сверкающего полукруга лезвия, но один из варваров спотыкается о еще бьющееся в агонии тело. Эта секундная заминка стоила ему жизни — зазубренное лезвие топора глубоко врубилось в ключицу заверещавшего дикаря. Выдернуть из падающего тела и вновь поднять оружие горец уже не успел — двое варваров крякнув от натуги, обрушили на него тяжелую деревянную лавку, а потом упавшему и оглушенному противнику перерезали горло.

Пока его люди в отчаянной схватке старались подороже продать свою жизнь, вождь племени, рассудив, что ничем им не поможет, попытался скрыться. Когда-то он был неплохим бойцом, но даже во времена своей молодости всегда находился за спиной могучего брата. Этот великий воин был известен далеко за пределами племени, но был слишком простоват и бесхитростен. Зато его брату изворотливости и властолюбия хватало на двоих. Со временем он сумел, опираясь на поддержку родни и не стесняясь самых подлых методов, подмять под себя и возглавить племя. Но его могучий брат пал в схватке с проклятыми имперцами, и теперь некому было загородить перехитрившего самого себя горца от опасности.

Воспользовавшись суматохой, вождь, возможно, и сумел бы скрыться, но откатившийся в угол Кель имел свое мнение на этот счет. Извернувшись всем телом, он подсек ноги горцу и даже умудрился несколько раз сильно приложиться ему по голове. Этой заминки хватило, чтобы с местными варварами расправились, и на беспомощно распростершегося рядом с выходом главу племени вновь обратили внимание.

Седовласый горец подскочил к пытающемуся встать вождю и ударом ноги опрокинул его назад на пол. А потом к нему подбежал тот самый варвар, чей фанатичный блеск в глазах изрядно напугал Келя. С яростным воплем дикарь стал ожесточенно рубить вождя топором, заставив императорского солдата откатиться подальше, спасаясь от обильных брызг крови, летящих во все стороны. Впрочем, при этом он задел лужу, натекшую из-под другого еще дергающегося в агонии тела, и все равно весь перемазался.

Не обращая внимания на участь вождя, седовласый горец шагнул к двери, но она уже распахивалась ему на встречу. В дом заглянул один из воинов племени, встревоженный криками. Увидев царящей в комнате разгром, варвар в испуге отшатнулся, но старик оказался быстрее и воткнул свой кинжал ему в сердце. Не давая телу упасть, он толкнул его перед собой, сбивая с ног еще одного из местных горцев, и во всю мощь что-то прокричал на своем гортанном наречии. Ответом ему стали яростные вопли прибывших воинов и испуганные голоса хозяев. Следом за седовласым горцем, держа оружие наготове, покинули дом и остальные выжившие варвары.

Снаружи доносились жуткие вопли, но Кель ни на секунду не посочувствовал обитателям селения. Он извиваясь пополз к одному из убитых горцев, до сих пор в последнем усилии мертвой хваткой сжимавшему кинжал. Каждое движение давалось с трудом, замлевшее тело не хотело слушаться, но юноша, стиснув зубы, упорно приближался к цели. Он еще сильнее перепачкался в крови, обильно растекшейся по полу, но наконец дополз до мертвого горца, и, повернувшись к нему спиной, попытался нащупать кинжал. Почти сразу клинок глубоко рассек ему кисть, но Кель, не обращая внимания на боль, начал тереть веревки, связывающие руки, о лезвие.