Бои у Халхин-Гола (1940) - Давид Иосифович Ортенберг

бомбометания, раскрывается на заданной высоте. Литература дождем сыплется на заранее намеченную площадь.

Часть литературы сбрасывалась во время ночных полетов. Это был необходимый прием, так как мы знали, что офицеры жестоко преследуют солдат, подбирающих листовки. В ночной же темноте или на рассвете солдат имел больше шансов незаметно припрятать листовку, чтобы потом при удобном случае прочитать ее.

Значительная часть листовок была сброшена разведывательной авиацией ручным способом.

Часто мы прибегали к распространению агитационной литературы при помощи общевойсковой разведки. Особенно охотно брались за это дело цирики. Отправляясь в разведку, они захватывали с собой пачку-другую листовок и оставляли их на территории противника.

Иногда мы бросали листовки в расположение противника с переднего края обороны. Для этого мы пользовались попутным ветром или начиняли листовками консервные банки и перебрасывали их в окопы противника. Наконец, для переброски агитационной литературы в лагерь врага употреблялись шары-пилоты.

В общей сложности за все время работы было отпечатано и распространено 99 текстов листовок, 30 текстов лозунгов, 6 номеров газет.

Так выглядит агитационный залп, выпущенный нами по врагу в районе реки Халхин-Гол.

Полковой комиссар М. БУРЦЕВ

ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ОБРАБОТКА ЯПОНСКОГО СОЛДАТА

В дни боев у реки Халхин-Гол политотдел Первой армейской группы тщательно изучал морально-политический облик японского солдата. Четырехмесячный боевой опыт дал обильный материал, характеризующий японскую армию.

Как ни суровы японские законы по отношению к солдату, сдавшемуся в плен, все же мы имели десятки пленных солдат и офицеров. В солдатских памятках мы встречали заповеди, которые у нас, советских людей, могут вызвать лишь смех. Вот первые две заповеди: «Пока ты жив, ты должен быть потрясен великим императорским милосердием. После смерти ты должен стать ангелом-хранителем японской империи, тогда ты будешь окружен почетом в храме».

Мы убедились, что император не очень-то балует солдат своим милосердием, да и солдаты мало проявляют инициативы, чтобы стать «ангелами-хранителями».

Японский солдат Нисино-Йсаму, попавший к нам в плен, на вопрос, за что он воевал, ответил:

— Не знаю, за что. Мне лишь известно, что был приказ императора; этот приказ каждый солдат должен выполнять беспрекословно…

Потом солдата спросили, почему же он не выполнил приказа и с фронта бежал. Солдат ответил:

— Когда ваши части начали наступать, стало страшно, и я вместе с товарищами бросился удирать…

Японский ефрейтор Хара-Томото, также попавший к нам в плен, во время допроса попросил дать ему нож, чтобы он сделал себе харакири. Когда ответили, что нож можно дать, ефрейтор весь затрясся и в испуге стал умолять, чтобы ножа не давали. Он сказал, что умирать вовсе не хочет.

— Я просто наболтал вам, во всем виновата моя дурная голова.

Конечно, никто и не думал давать ему нож. Но факт этот красноречиво подтверждает уязвимость так называемого «самурайского духа», которым так кичится японская военщина.

Это же подтверждается многократными отказами японских солдат принять штыковую атаку наших бойцов. Были, правда, случаи, когда отдельные группы японцев принимали штыковые атаки, но при первом же соприкосновении с этими «смельчаками» наши бойцы убеждались, что враг принял атаку спьяна.

Об упадке духа, о страхе перед смертью очень правдоподобно рассказал нам сын полицейского, пленный солдат Вада-Тосиаки:

— Настроение, когда нас окружили, было плохое. Перед нами стояла смерть, а умирать никому не хотелось… Мне удалось вырваться, и я бежал по направлению к Намалгану, думая, что там есть кто-либо из наших. По дороге был взят в плен…

А ведь в состав 23-й и 7-й императорских дивизий входили самые отборные части.

Когда сына торговца, пленного солдата старшего разряда, Ямамото-Набору спросили, хочет ли он вернуться в Японию, он ответил:

— Желаю поехать в любое государство, только не в Японию…

Однако наряду с такими фактами нам известно немало случаев слепого упорства, звериного сопротивления японских солдат в бою. В дни нашего генерального наступления японцы были окружены советско-монгольскими войсками. Дальнейшее сопротивление врага являлось бессмыслицей. Это было ясно не только нам, но, безусловно, и самим японцам. Сохранить себе жизнь окруженные могли лишь сдачей в плен. Все же они так не поступали и при вооруженном сопротивлении почти все были уничтожены.

Был случай, когда японский солдат, оказавшийся один в траншее и окруженный группой наших бойцов, ни за что не пожелал сдаваться в плен. Он был убит при сопротивлении.

В приказах и инструкциях японцы пишут: «На случай безвыходной обстановки обязательно оставить для себя одну пулю, чтобы покончить жизнь самоубийством, но ни в коем случае не сдаваться в плен» (из инструкции японским частям, отправляющимся в наступление, подписанной 28 мая подполковником Адзума).

Чтобы такие инструкции выполнялись, в японской армии культивируются различные церемонии по отношению к убитым. Труп солдата сжигается на фронте, при этом происходит панихида. Урны с прахом отправляют на родину. Упорно распространяется легенда, что после смерти солдат превращается в ангела-хранителя.

Но, конечно, подобные церемонии и легенды о загробной. жизни мало помогут, если их не подкрепить какими-то более реальными средствами. И таких средств в японской армии немало.

Солдат первого года службы Ватараби-Есио удивился, когда мы у него спросили, бьют ли солдат в японской армии. Конечно, бьют, а как же, мол, иначе?

— В японской армии, — рассказывает он, — существуют телесные наказания. В этом нет ничего особенного, без наказания никак не получится солдата. Только некоторые начальники бьют часто и без причины, например, офицер Фуджи-Баяси…

Солдата Куроги-Томосиге даже на фронте били три раза.

— Для того чтобы побить солдата, причин у офицера всегда найдется много, — говорит Куроги-Томосиге. — Первый случай был такой: у меня болел желудок, настроение было плохое, а офицер приказал быть бодрее. Я, конечно, не мог этого сделать, и меня избили. Во второй раз я сказал, что советская артиллерия бьет хорошо. Видимо, офицер принял это за личное оскорбление и опять-таки избил меня. В третий раз меня избили за то, что я не выполнил задания, когда ходил в разведку…

Телесные наказания — вот довольно веское средство для воспитания упорства у солдат.

Но одной лишь палкой цели не достигнешь. Тогда прибегают к запугиванию. Из уст пленных нам часто приходилось слышать одну и ту же легенду, усердно вдалбливаемую офицерами на протяжении всей службы. Офицеры не переставали твердить: если японский солдат сдастся в плен, его в Советском Союзе немедленно расстреляют.

После того как ефрейтор Онура-Кинио рассказал нам об этом, мы спросили его:

— Вас же ведь не расстреливают?

. — Я не понимаю, почему меня не расстреливают, — ответил ефрейтор. — Наоборот, меня хорошо кормят и хорошо со мной