Моя служба в Старой Гвардии. 1905–1917 - Юрий Макаров

Спускаясь так низко, что можно было видеть фигуры людей, немцы бомбардировали штаб армии с таким же удовольствием безнаказанности, как какую-нибудь польскую деревушку далеко за фронтом…

В штабе «Особой Армии», куда входили 2 гвардейских корпуса, «из наших» на должности генерального штаба работал Арсений Зайцев I и выполнял какие-то функции Анатолий Дивов II.

Узнав, где они помещаются, отправился к ним. Офицеры были, уже в штабе, а денщики, тоже «из наших», встретили радушно. Дали умыться, побриться и напоили чаем.

Часов в 11 из штаба пришли хозяева. Рассказали: о потерях в полку и конфиденциально об общем настроении. Настроение было скверное. Командующий армией Безобразов атак на Стоходе (20 и 26 июля) не хотел, неустанно уведомляя Ставку, что шансов на успех нет никаких, что у немцев долговременные укрепления, которых при числе и калибре нашей артиллерии, разрушить и думать нечего, что подступов, удобных нет, что между нашей и немецкой линией в некоторых местах около километра расстояния неудобного грунта и т. д.

Ставка приказала атаковать.

Результат — некоторые полки потеряли до половины состава, завязнув в болоте. Почти никто даже до противника не дошел и все возвратились в исходное положение. Бесцельно и бессмысленно погибли, как это всегда бывает, лучшие люди… К общему кислому настроению штаба армии прибавил свою каплю и утренний налет.

В 12 часов Зайцев и Дивов повели меня в штабную палатку обедать. В огромном шатре к обеду собралось человек 60 офицеров, от генералов до прапорщиков. Рассаживались по чинам.

Зайцев повел меня представляться Командующему армией.

Генерал-адъютанта Безобразова, бывшего командира гвардейского корпуса, по виду я знал и раньше. Очень большого роста, дородный мужчина с бородой… В русском платье он был бы много лучше, чем в желтом кителе.

В штабе, где его любили, он шел под ласковой кличкой «воеводы». Полководец он был никакой, но человек вполне порядочный. «Воевода» сказал мне несколько любезных слов, лестно отозвался о полку, который он всегда «любил и уважал» и с крепким рукопожатием отпустил.

Начальника штаба армии, гр. Н. Н. Игнатьева, б. командира Преображенцев, я помнил еще когда он командовал в своем полку ротой.

Тут же был, сколько помнится, еще однополчанин, полковник барон Корф, как его называли солдаты: «Полковник Воронков».

Покончив официальную часть, отправился на младший конец и пообедал лапшей с котлетами с томатным соусом из консервных жестянок. Кроме Зайцева и Дивова, на младшем конце я тоже кое-кого знал. Главной темой разговора был утренний налет. Обсуждали действие, вернее бездействие артиллерии и говорили как укреплять старые и где рыть новые подземные убежища. Впечатление было такое, что немецкий налет застал «мозг» особой армии несколько врасплох.

После обеда, простившись с однополчанами и погуляв немножко по Рожищу, я сел на Марну, которую отправили из Петербурга заблаговременно, и которая, на мое счастье, от налета не пострадала, и отправился дальше, в штаб корпуса, в село Сокуль. Приехал туда часам к 5-ти вечера.

Первым Гвардейским корпусом (в этот период войны их было уже два), командовал тогда Вел. Кн. Павел Александрович.

И в этом штабе у нас были «свои». Комендантом штаба был полковник А. Ф. Штейн, бывший командир 12-й роты еще мирного времени, а одним из младших адъютантов — Александр Якимович I. Приехал я прямо в избу к Штейну. Часов в 7 вечера, пошел в столовую палатку к ужину. Собралось офицеров человек 20. Представили меня Bеликому Князю. Павла Александровича я видел раньше только на улице и тут в первый раз рассмотрел его внимательно.

Младший сын Александра II, как все старшее поколение Романовых, был очень высокого роста и в свои почти 60 лет был необыкновенно представителен и красив, особенной благородной красотой. «Барин», в самом хорошем понятии этого слова, чувствовался в нем при первом взгляде. Мне П. А. при представлении сказал несколько слов, и я уже не помню сейчас, что именно, но А. Ф. Штейн, который по должности Коменданта штаба, разговаривал с ним каждый день и подолгу, — рассказывал, что среди большого начальства он редко видел таких простых, скромных, доступных и сердечных людей, каким был В. Кн. Павел Александрович.

На обер-офицерском конце, куда меня усадил Якимович, с другой стороны от него сел удивительно красивый и славный 19-летний мальчик в корнетских погонах лейб-гусарского полка. С Якимовичем они были приятелями и даже жили в одной избе. Это был младший любимый сын Павла Александровича, от второго брака, кн. Владимир Палей.

Не успели мы приняться за котлеты с томатным соусом, то-же меню, что и в Штабе Армии, как трубач при небесном наблюдателе заиграл тревогу.

Штейн поднялся с места и громко сказал:

— Ваше Высочество, г-да офицеры, пожалуйте в блиндаж.

Второй немецкий налет за один день! Решительно со времени моего первого приезда в полк в 14-м году, война стала много беспокойнее!

Стараниями хозяйственного Штейна дело это в штабе корпуса было, видимо, много лучше организовано, чем в штабе армии. Не только для всех людей были вырыты глубокие, прочные блиндажи, с накатами бревен, но даже корпусные лошади по воздушной тревоге вводились к глубокие канавы.

Офицерское убежище было совсем солидное и поместительное. Места хватило бы еще человек на 20. Было много лавок и даже стол посередине. От прямого попадания наш блиндаж конечно бы не спас, но от осколков мы были в полной безопасности.

Не успели мы войти, как начались взрывы. Все сидели молча, изредка перекидываясь словами. Павел Александрович сидел у стола и курил папиросу в тонком эмалевом мундштуке. Не сиделось на месте только Палею. Как всем живым мальчикам, ему совершенно необходимо было самому побежать, узнать и посмотреть что, где и как… Он поминутно отворял дверь и по лесенке взбегал наружу.

— Владимир, пожалуйста не вылезай! — послышался усталый голос Павла Александровича.

— Сейчас, папа, я ничего, я только посмотрю, куда, ударило!

И опять выскочил.

— Казак, закрой дверь и не выпускай корнета!

— Слушаю, Ваше Высочество.

Пожилой лейб-казак, ласково ухмыльнувшись в бороду, широкой спиной заслонил дверь.

Минут через десять немцы улетели. Налет был не из крупных, повреждения были невелики, а человеческих жертв, кажется, вовсе не было.

Перекочевав у Штейна, я снова сел на «Марну» и поехал прямо в полк.

По дороге в первый раз в жизни видел воронки 11-дюймовых снарядов. Подъехал к одной из таких ям и по пологому скату съехал на дно; моя фуражка оказалась ниже краев воронки. От таких чудовищ не спасли бы, конечно, никакие блиндажи…