Моя служба в Старой Гвардии. 1905–1917 - Юрий Макаров

— А кто отец вашего мужа?

— Генерал Алексеев…

В этот период войны ген. Алексеев был Начальником Штаба Верховного Главнокомандующего Государя Николая II, т. е. фактически распоряжался всеми вооруженными силами Российского Государства. Дальше я узнал, что маленькую сестру с огромными черными глазами, и в огромной черной косынке звали Елизавета Александровна, что девичья фамилия ее Немирович-Данченко, что родом она из Киева и что вышла она замуж за гвардейского улана Николая Алексеева, два года тому назад.

Перед вечером в наше купэ влез какой-то полковник Генерального штаба, ехавший в армию, а еще через день, в 8 часов утра наш поезд подошел к Киевскому вокзалу. На вокзале я простился со своими спутниками и ни сестры, ни полковника никогда больше в жизни не видал.

В Киеве предстояло проболтаться целый день. Поезд на Ровно отходил в 8 часов вечера. Город я знал неважно, знакомых у меня там в это время не было, и потому я проделывал все то, что проделывают все проезжающие в мало знакомых местах. Пил кофе, завтракал и обедал в разных кофейнях и ресторанах и, до боли в ногах, бесцельно бродил по улицам. День был чудный и не очень жаркий.

Помню, что меня тогда поразило богатство и обилие всего в городе. На базарах красивые, бойкие бабы и дивчата, в живописных костюмах, с криками и хохотом продавали всякие деревенские яства и по ценам почти мирного времени. На каждом углу торговали цветами… Хотя шел 3-й год войны и немцы стояли в нескольких стах верст, война совершенно не чувствовалась. Разве, что встречалось много людей в форме на улицах. Но в Киеве и в мирное время было много военных.

К 8 часам вечера я был на вокзале. Поезд на Ровно был битком набит военными, солдатами и офицерами.

В Ровно пришли на следующее утро. Там война уже чувствовалась.

На вокзале встретил несколько наших солдат. От них узнал о неудачной атаке 26-го июля. Говорили в мрачных тонах. Пол полка уничтожено. Особенно пострадали 3-й и 4-й батальоны. От них просто ничего не осталось. Офицеров побито многое множество, убиты командир 13-ой роты Чистяков, в 3-м батальоне, оба брата Лемтюжниковы, когда-то мои младшие офицеры, и Энгельгардт II-ой. Есть и еще убитые, но кто, они не помнят. На поверку оказалось, что больше, к счастью, не было.

Ехать дальше нужно было на Рожище. Поезда туда ходили только воинские и с военными грузами. Как раз через несколько часов отходил туда поезд с 4-мя зенитными орудиями для стрельбы по аэропланам. Пушки были узенькие, морского типа, укреплены на платформе на тумбах и, как рассказывали, могли бить почти вертикально. В армии это была тогда последняя новость.

В начале войны, по редким немецким аэропланам, помню, били у нас шрапнелью из обыкновенных полевых трехдюймовок. А еще чаще жарили просто из винтовок. Это было нечто вроде спорта, но спорта в достаточной мере безвредного и для той, и для другой стороны. Ни одного сбитого аэроплана мне, например, увидеть не довелось.

В 14-м году полковые рифмачи сочинили песенку на мотив «Мариетт, ма петит Мариетт», той самой, которую во время мобилизации распевала вся французская армия. Наша «Мариетт» называлась «Халупа», по-польски «изба», место наших редких счастливых и комфортабельных ночлегов. В ней доставалось и начальству и некоторым полковым товарищам. И между прочим был в ней такой куплет:

«Но вот летит аэроплан,Наш доктор Бриггер не профан,Тотчас винтовку он хватаетИ по противнику стреляет!»

За каждым куплетом шел припев:

«Халупа, моя халупа,Довольно грязная халупа!»

Таким образом поохотиться за аэропланами, разрешали себе удовольствие не только чины, но и г. г. офицеры и даже доктора.

Теперь на 3-й год войны, очевидно, решили поставить этот вопрос на серьезную ногу.

Кроме 4-х зенитных орудий, в нашем поезде было еще несколько вагонов со снарядами к ним.

В классном вагоне ехали 3 зенитных артиллериста, капитан, подпоручик и прапорщик, два каких-то чужих офицера и английский майор.

Я попросился у капитана в поезд и через несколько времени уже пил с зенитчиками чай.

Разговор шел о воздушных налетах. Больше всех разорялся прапорщик, доказывая, что теперь с зенитными орудиями аэропланам крышка. На основании приборов и таблиц, которые только что получены с западного фронта, вычислить скорость, высоту, угол, направление, все это пара пустяков… Два выстрела на пристрелку, третий на попадание… До какой убийственной точности дошла теперь морская стрельба, а стреляют на десятки километров, по движущейся цели…

Капитан слушал скептически:

— Все это отлично, но военные суда, даже к при волнении на море, двигаются в одной плоскости… А аэроплан в одну секунду может взмыть наверх, нырнуть вниз, взять в бок, вверх, вниз… Вы не охотник? Бывали на тяге? Так вот попробуйте в испуганного вальдшнепа попасть, да не дробью, а картечью! Нет, батюшка, это не так просто.

В разговорах прошел остаток дня. Английский майор, узнав, что я говорю по-английски, прицепился ко мне и мы проболтали целый вечер.

Часов в 6 утра майор и я проснулись от адского грохота. Оказалось, что уже два часа как стоим в Рожище[3]. Налет немецких аэропланов.

Майор спрашивает:

— Что же нам делать?

— Не знаю, — говорю, вам лучше знать, у вас на западном фронте это, кажется, вещь обыкновенная, а я под налетом первый раз в жизни. Одно мне кажется несомненно, что сидеть в это время в поезде, начиненном артиллерийскими снарядами, будет самое глупое. Выйдем в поле и сядем в канаву, а там, что Бог даст…

Так и сделали.

Когда отходили от поезда, то видели, что зенитные орудия так и продолжают стоять на платформе в новеньких, зеленых, брезентовых чехлах. Очевидно, не поспели распаковать приборы и таблицы. А соседями нашими по канаве, оказались все зенитные артиллеристы «ин корпоре».

На путях железнодорожные составы, вблизи станции — дома, дальше службы штаба, бараки всяких штабных команд, конюшни, мастерские, лазареты в парусиновых шатрах… Одним словом, целый городок…

Налетело 15 аэропланов. Сбросили до 50 бомб. И хотя потери были и в офицерском составе, и среди солдат, но в общем не превышали 20 человек. Материальная порча — совершенно незначительная. Железнодорожный путь целехонек. И все это при условии, что не только наши аэропланы не пытались им мешать, но по налетчикам не было дано ни одного выстрела.

Спускаясь так низко, что можно было видеть фигуры людей, немцы бомбардировали штаб армии с таким же удовольствием безнаказанности, как какую-нибудь польскую деревушку далеко за фронтом…