Обречённые. Том 1 - Павел Буркин

Снаряды подлетали к броне почти вплотную — и как-то незаметно, беззвучно исчезали, будто их и не было, рассыпались металлическим песком и измельчённой в пудру гексогенной начинкой — и бесполезно развеивались по ветру. Даже попадая в пламя, крошечные кусочки взрывчатки не могли произвести что-то заметное глазу. А снаряды летели и летели, долбя в упор несокрушимое — и всё так же рассыпались невесомой пудрой. Порой в неё попадали и пули — но они умирали уж вовсе мгновенно, едва ли не в полуметре от тяжеловесно-угловатых бортов. Гравилёт ведь, не самолёт, ему наплевать на силу тяжести, оттого проще и с аэродинамикой.

— Твою-то мать! — проорал Ярцефф, выпрыгивая из послужившей окопом ямки. Ослепительно-белый луч прочертил по её дну дымящуюся борозду, частью испарил, частью расплавил оказавшийся у него на пути естественный бруствер. Капитан едва успел выпрыгнуть, а вот раненного выдернуть… Почти успел. Слепящий поток, казалось, лишь слегка зацепил раненое тело — но Ярцефф выдернул из ямы лишь покрывшееся от жара волдырями туловище, обугленное в низу живота. Ниже колен ног не было, испарились даже кости.

Защиты от плазмопушки нет — только совсем уж мощная энергоброня, какую могут запитать энергией реакторы космических линкоров, ну, так и «пушки» на них — соответствующие. Но и сама она не способна испускать непрерывный импульс дольше полуминуты, не взрываясь. Вот если дать ей пару секунд «передохнуть», а потом нажать на «старт» по новой… Этот краткий миг, пока «главный калибр» гравилёта «отдыхал», Ярцефф использовал по полной. Оставив на месте уже бездыханное тело, капитан рысью метнулся за развалины. Разумеется, они не защитят от выстрела, плазмопушка шутя берёт пять метров фортификационного бетона. Но помешать оператору плазмопушки целиться — помешает…

…И снова мрак пробила исполинская белая стрела. Только начиналась она где-то далеко в вышине, в смоге, а заканчивалась… Огненный луч с адским грохотом проломил силовое поле, ударил в броню — и сразу пошёл ядовитым дымом, истаивая, как снег в кипятке, не уступающий по прочности стали металлопластик. Едва вырвавшийся из крошечного раструба новый импульс оборвался полсекунды спустя, он лишь прожёг в стенах развалин несколько дыр подряд. А затем рвануло, да так, как никогда бы не смогла взорваться танковая боеукладка. Так мог бы гахнуть пороховой погреб линкора Второй Мировой…

Когда к глазам вернулась способность видеть (но всё равно перед ним мельтешили какие-то тёмные кляксы), Мэтхен приподнялся. Едва пережившие вспышку, глаза истекали слезами и болезненно ныли, в голове будто ворочался раскалённый гвоздь, подташнивало. Не лучше было и с ушами. Нет, как ни странно, что-то Мэтхен слышал. Странный какой-то треск… Это же рвутся патроны в перевёрнутом, горящем бронетранспортёре. Вот пули и барабанят о броню изнутри. Вряд ли в железной коробке остался кто-то живой.

Ещё вдали рычал мотор. Вдали? До «Брэдли» всего-то десять метров, просто слышно плохо… Вот, так лучше.

— Жив?! — раздаётся голос Ярцеффа. Командиру, повезло — часть мощи ударной волны приняли на себя развалины.

— Вроде…

— Идти можешь? Ясно.

Не мудрствуя лукаво, Ярцефф поднял друга на руки, мощные мышцы напряглись лишь вполсилы. Почти не шатаясь, командир пронёс его до броневика, а там жёсткие руки Клеопатри помогли впихнуть Мэтхена внутрь.

— Что… с остальными? — спросил Мэтхен, когда в рот полилась трофейная вода.

— Что, что, — буркнул Клеопатря, поправляя свою косу. — Как машина ихняя шандарахнула, нас как котят раскидало! Броневик-то наш, вон, и то чуть не опрокинуло. Камеру сорвало и перископ погнуло, как целиться-то теперь?! А этим конец всем. Я вылезал, смотрел: там после того, как жахнуло, ничего живого не осталось. Только обломки какие-то, не узнать даже, где танк был, где броневик, а где вовсе грузовик с каким-то хламом… Ну, и нас припечатало: троих, вон, насмерть, да ещё семерым досталось… Ты-то как?

— Да ничего, — прохрипел Мэтхен. — Стоять уже могу. Только, боюсь, скоро меня стошнит.

— Контузия, — произнёс Ярцефф, приоткрывая бронедверь. — Приложило тебя от души, я уж подумал, всё, готов. Так, парни, не спим — выбираемся. Там ещё гравилёт уцелел. На нём и быстрее будет, и надёжнее. Перегружаем всё туда, а «Брэдлика» тут оставляем. Не нужен он нам теперь. Мэтхен! Пленные — твоя забота!

— К-какие пленные? — голова внезапно закружилась, пришлось ухватиться за стальную стенку, чтобы не упасть. Вдобавок он едва подавил приступ тошноты. Как в таком состоянии конвоировать солдат — уму непостижимо. Ярцефф усмехнулся:

— Такие! Учёные, которых ты «нелеталкой» валил! Да не волнуйся, не сбегут они! Дрыхнут благодаря тебе без задних ног! Оттащите на пару с Жухой ребят в клетку, и там запрёте.

Мэтхен с наслаждением запихнул в клетку последнего — им оказался профессор Сметонис. Во всклокоченном, неописуемо грязном мужике в прожжённых лохмотьях и с волдырями по всему лицу опознать научное светило было невозможно. Его присыпало щебнем из рухнувшей стены, и хорошо хоть, ни один крупный камень не попал по голове. А зашвырнуло его туда ударной волной — уже после того, как один из парней-мутантов влепил латышу снотворную иглу в ягодицу. «Он ещё долго не сможет сидеть» — ехидно подумал Мэтхен. Особенно если глубоко вошедшая игла зацепила седалищный нерв.

Мэтхен захлопнул дверь клетки и устало привалился к борту гравилёта. Удивительно, как они справились. И, главное, непонятно, зачем Ярцеффу эти обормоты теперь, когда в их распоряжении боевой гравилёт? Думать не хотелось, ещё меньше хотелось спрашивать капитана самому. Мэтхен и не стал. Будет нужно — командир скажет.

— Справились? — Ярцефф бросил взгляд на клетку. Всё это время командир не сидел без дела. Деловито, не смущаясь смрадом горелой резины и горелого мяса, он осматривал машины, которые ещё не горели, или горели, но лишь местами. Не побрезговал ощупать и раскиданные повсюду трупы солдат: большую часть полезных вещей он собрал с «пашендэйловцев», но кое-что нашлось и у внутренников, и у добровольцев. И, разумеется, капитан очистил карманы и подсумки погибших от патронов. Живым нужнее. — Молодцы. А теперь — ходу отсюда, ходу. Отшельник, где тут можно найти тайник? Только не твой, ещё одна подземка нужна.

— Зачем? — не понял мудрец. При всём своём гипертрофированном разуме он был удивительно наивен в житейских вопросах. Вот как теперь.

— Затем! Вы все собрались воздухом питаться? В обмен на этих ублюдков господа из Забарьерья подгонят нам грузовичок с разным полезным барахлом. Может, даже освободят кого-нибудь из наших. Да и допросить ребяток не помешает.

— Ну, есть тут одна, — согласился Отшельник. Не то, чтобы ему нравилась идея, но возразить нечего. Забарьерцы первые решили поиграть в войну без правил — вот пусть и пожинают теперь плоды. — Но это уже Москва. В старые времена оно называлось «метро». Ближайшая станция… Погодите-ка, вспомню… Ага, из тех, что сохранились — «Митино». А мой тайничок в перегоне между «Митино» и «Мякининской» был. У меня там даже схема метро была, так что…

— Ясно. Ну что ж, давно пора посмотреть, что в Москве. По машинам. И ты, Дудоня, в пассажирский отсек садись: с гравилётом ты не справишься. Тут и мне-то трудно будет…

Интерлюдия 3. Подземные разговоры

Отсыпаться долго Пак себе не позволил. После вчерашних подвигов ныло всё тело, в голове будто засела раскалённая пуля. Так уже было, но тогда он проваливался в милосердный обморок, организм выталкивал пули сам. Сейчас сознание уже не уплывало, как в последние минуты пути — но Пак чувствовал себя разбитым. Казалось, его хорошенько потоптали, попинали, да так и оставили. И всё-таки время не ждёт, надо вставать.

Вставать не хотелось. Отлежаться бы, отдохнуть, ещё лучше — забраться в пещеры и подземелья, и там сидеть себе, как Отшельник. Если поселиться в его пещере, можно и о пойле не беспокоиться. Отшельник научился гнать его сам, и много лет обходился без краников. Там его вовек не найдут — надо только не высовываться, не пытаться противостоять необоримой силе, и всё будет хорошо…

От злобы на себя Паков хобот гневно затрубил. Он не Отшельник! Хоть и не осудишь старика — не с его силами воевать. Но он — не Отшельник, который не выдержал напряжения битвы, не сумел помочь никому из друзей: ни ему, ни Чудовищу-Бигу, ни маленькому Волосатому Грюне… Пак не станет сидеть в пещерке, полагаясь на других. Он будет драться сам, до конца и без пощады. Новообретённые силы, если вчера не вычерпал их до дна, помогут в борьбе с врагом.

Крысятник вернулся сразу после пробуждения. Парень сделал неплохую карьеру: в несколько минут он стал чем-то вроде барона и начальником разведки заодно. Озабоченное лицо сказало Паку многое — как и горящие глаза. В тот день вся община изменилась: поверила в свои силы, привыкла, что неуязвимых забарьерцев можно бить. А когда слухи об уничтоженных бронеколоннах загуляли по отряду, Пак стал чуть ли не божеством. Нет, жертв ему пока не приносили — но приказы выполняли быстрее, чем приказы Вождя. И, самое интересное, безо всякого гипноза. Вот и Крысятник, пока все спали, вызвался пройтись по поверхности, посмотреть, кто и что находится наверху.