Энцо Феррари. Биография - Брок Йейтс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока завершалась работа над новыми заднемоторными прототипами, спроектированными Кити, — «Tipo 156», их готовили к сезону Гран-при 1961 года — Лаура Феррари начала оказывать влияние на происходившие в компании процессы, что было чем-то новым и вызывало беспокойство у некоторых сотрудников. И по сей день она остается загадкой, как в плане своего происхождения, так и в плане внезапного усиления активности, начавшегося с наступлением 1960-х годов. Годами она держалась в тени, по всей видимости, оказывая значительное влияние на частную и деловую жизнь Феррари, но при этом была целиком и полностью отделена от него в социальном и сексуальном аспекте бытования. Считается, что их взаимоотношения ухудшились после смерти Дино, хотя их союз с самого его начала был весьма непрочным. Периодически ее, Феррари и Адальгизу видели вместе на публике: обедающими в ресторанах «Fini» или «Oreste», а иногда и в «Cavallino». За столом они рассаживались таким образом, что Энцо Феррари оказывался между Лаурой и мамой, но свидетели вспоминали, что их совместные обеды часто сопровождались громкими перебранками.
И хотя почти нет никаких сомнений в том, что в поздние годы жизни Лаура Феррари несколько помутилась рассудком, нет никаких доказательств того, что внезапный всплеск активности с ее стороны в этот период был сколько-нибудь связан с серьезными проблемами ментального характера. Известно, что она стала регулярно посещать гонки: ее отвозили туда либо Тавони, либо Кити, выступавшие в роли шоферов. Ни для кого из них этот период жизни не выдался счастливым. Лаура была страстной любительницей достопримечательностей. Она требовала от водителей останавливаться у разных церквей, соборов, монастырей и в прочих интересных местах, в то время как они просто пытались успеть вовремя добраться к трассам, принимавшим гонки. Лаура всюду возила с собой портфель, наполненный деньгами — бессчетным количеством миллионов лир, — хотя сама никогда ни за что не платила, она попросту сметала с полок лавочников приглянувшиеся товары, оставляя на хлопоты по их оплате людям из своей свиты.
На гонках же она тихонько сидела в углу боксов, облаченная в черные одежды истинно итальянской Мадонны.
В Америке она побывала по меньшей мере один раз, поприсутствовав на 12-часовой гонке в Себринге (на нее она пришла в белой шляпе с обвисшими полями, что было совсем неуместно) и на стильных, но куда менее серьезных по духу смотринах спорткаров в Нассау, что на Багамах. Там она находилась вместе с семьей Кинетти — и неспроста, ведь Луиджи-старший был ее близким другом и поддерживал ее в интригах и кровопролитных войнах, разыгрывавшихся на заводе и в офисах компании. По воспоминаниям очевидцев, в Нассау она прибыла с одним маленьким чемоданчиком (и без портфеля, по всей видимости), но на ужины по вечерам приходила одетой в потрясающе элегантные наряды. Окружающие дивились тому, как ей удалось перевезти столь впечатляющий и разнообразный гардероб в таком крошечном саквояже.
Некоторые утверждали, что Феррари вынуждал Лауру уезжать, чтобы продолжать сношения с Фиаммой и другими — в числе его пассий была одна нетерпеливая дама из Парижа, часто навещавшая его в Италии, и жена богатого клиента из Шартра, обитавшая в громадном шато. Это могло быть правдой, хотя и кажется чем-то невероятным. Годами он волочился за женщинами прямо у нее под носом, и непохоже, что он вдруг захотел отправить ее в далекие края, только чтобы беспрепятственно ходить налево. Лаура Гарелло Феррари была осторожной, подозрительной и закаленной в боях женщиной, и очень сомнительно, что она купилась бы на столь очевидную уловку мужа.
Но у Лауры — готовившейся отмечать свое 60-летие и не выказывавшей никакого интереса к автомобилям со времен ухаживаний Феррари, начавшихся сорока годами ранее, — наверняка была очень веская причина уйти от своего комфортного сидячего образа жизни на площади Гарибальди и начать таскаться по миру в компании совершенно не заинтересованных в ее пребывании рядом и решительно враждебно настроенных к ней членов гоночной команды Ferrari. Никто, включая мужчин, которых в конечном счете сильно утомило ее надоедливое присутствие, не мог предоставить сколько-нибудь разумное объяснение ее странному поведению. Бытует мнение, что Лаура выступала в роли ушей и глаз своего мужа, чья империя разрослась настолько, что даже его прекрасно отлаженная агентурная сеть начала посылать ему противоречивые сигналы. Нет сомнений в том, что, несмотря на ухудшающиеся супружеские отношения, Энцо и Лаура Феррари были крепко связаны партнерскими отношениями, необходимыми для сохранения компании (которая в 1960 году была формально превращена в корпорацию — Societa Esercizio Fabbriche Automobili e Corse Ferrari или SEFAC — с основными акционерами в лице четы Феррари). Возможно, что эта финансовая заинтересованность с ее стороны и подтолкнула ее к тому, чтобы начать наблюдать за тем, как предприятие функционирует за пределами ворот фабрики — ее муж едва ли был склонен этим заниматься. Известно, что она с подозрением относилась к лакеям и подхалимам, роем вившимся вокруг Феррари, и что она выступала с острой критикой византийских политических интриг, раздиравших завод в Маранелло. К властным кругам компании начал приближаться ряд новых лиц, не последним среди которых был пухлый, энергичный и своенравный тосканец Кити (прозванный «Toscanaccio», или «настоящий тосканец»), и есть вероятность, что эта поросль модернистов беспокоила Энцо и Лауру, хотя такие предположения — чистой воды спекуляция. Как бы то ни было, Лаура Феррари долгое время имела серьезное влияние на своего мужа. Сосед семьи, долго живший рядом с летней виллой Феррари в Визербе на Адриатике, вспоминал, что Энцо звонил Лауре по пять раз на дню в то время, когда она подолгу гостила на Адриатическом побережье, спасаясь от удушающей летней жары долины По. Эти телефонные разговоры носили сугубо деловой характер, что указывает на глубокую и тесную связь пары в аспекте управления компанией.
Лаура была не единственной женщиной из семьи Феррари, вовлеченной в его каждодневную жизнь, хотя роль его матери, Адальгизы, была не коммерческого плана. Он навещал ее каждое утро и в присутствии этой коренастой, непреклонной женщины выступал в роли заботливого и любящего сына, хотя частенько она отчитывала его так, словно он был сопливым мальчонкой. В приступе ярости она порой кричала ему: «Не тот сын умер молодым!» Было ли это проявлением едкого юмора
