«Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1 - Александр Мартынов

Иван Яковлевич, высокий, красивый брюнет с аккуратно подстриженной бородой, был человек с определённым уклоном в сторону государственности и положением своим как секретного сотрудника никак не тяготился. Деловые сношения с ним носили лёгкий и, я бы сказал, приятный характер. Занимательный собеседник, спокойный и воспитанный человек, большой эрудит, он любил потолковать, и поэтому наши конспиративные свидания неизбежно затягивались. Найдя во мне собеседника, способного поддерживать разговор не только исключительно на политические темы, Иван Яковлевич стал охотнее относиться к нашим периодическим собеседованиям и часто приносил с собой им же самим прекрасно написанные, как бы готовые доклады для моего начальства, в которых он предлагал вниманию разные «предупредительные» меры к «обузданию» газетчиков или к «негласному влиянию» на печать и т. п.

Эти доклады я иногда мог почти без всяких поправок отсылать в Департамент. Стенографии я не знал; записывать рассказ секретного сотрудника приходилось вкратце и бегло; почерк у меня, особенно когда пишу быстро, совсем скверный, и поэтому восстанавливать весь рассказ дома, за письменным столом, было иногда совсем не так просто.

Для вящей конспирации этому сотруднику, сильному брюнету, был присвоен нежный псевдоним «Блондинка».

Когда-то, беседуя со мной на тему о возможности негласного правительственного влияния на нашу оппозиционную печать, Иван Яковлевич выразил удивление по поводу отсталости высших государственных лиц:

— Они все вертятся вокруг вопроса о создании своей газеты. Неужели же они думают таким способом создавать общественное мнение? Кто будет верить этой газете? Нет, надо сделать так, чтобы желательные правительству взгляды были исподволь высказаны теми публицистами, которые сейчас создают общественное мнение и настраивают публику оппозиционно. Как же это сделать? Конечно, только не путём своей газеты. Надо приблизить, приручить, а кое-где и просто купить!

Тут Иван Яковлевич конкретизировал свои мысли:

— Видите ли, чтобы воздействовать на публициста, надо знать его слабые места и на них-то и действовать. Скажем, к примеру: Дорошевич. Беру нужного и из больших большего! Имейте в виду: это сноб! Да ещё какой! Ну и подходите к нему с этой стороны. Человек-то поднялся с литературных задворок! Его мать, тоже газетный рецензент, которую пренебрежительно звали Соколиха[161], сама с удивлением взирала на возрастающую популярность своего сынка и ласково говорила: «А мой-то подлец каков!» Выкарабкавшись наверх, достигнув материального благополучия (что-то около 200.000 рублей в год у Сытина!), Дорошевич внешне стал барином, но внутренне, втайне, мечтает об укреплении связей с высшими. Так вот, обойдитесь с ним умело, ласково, окажите этому фанфарону внимание, удостойте его каких-то там «приёмов», что ли; вообще, действуйте по-европейски и потихонечку и полегонечку затягивайте его какими-нибудь отличиями. Если продумать эту линию поведения, то возможно, очень возможно!

Возьмём другого, скажем, Колышко. Это прожигатель жизни. Ему никаких денег не хватает. Тут прямо деньгами действуйте, да не так, как правительство это делает, скаредничая на всём! Нет, тут тысячами пахнет! Застыли в своём допотопном византизме, а время-то другое настало. Надо поспевать за временем! — раздражённо критиковал правительство Иван Яковлевич.

Как-то приехавший в Москву вице-директор Департамента полиции С.Е Виссарионов долго беседовал с Иваном Яковлевичем на эту тему. Виссарионов одно время служил в Главном управлении по делам печати и живо интересовался этим вопросом. Виссарионов, отвечая на приведённые выше мысли Ивана Яковлевича о необходимости более «тонкого» правительственного воздействия на печать, заметил:

— Да ведь и не всех можно купить! Как воздействовать, например, на самого Сытина?

На это Иван Яковлевич невозмутимо посоветовал:

— А вы пообещайте ему привилегию на издание учебников для школ, вот Сытин и у вас в кармане!

(Сытин тогда действительно домогался этой привилегии!)

Впрочем, ничего реального из этих бесед не последовало.

Другой секретный сотрудник, которого я оставил под своим непосредственным руководством, был интеллигентный еврей, работавший в Центральном кооперативном союзе[162] и занимавший там не столь видную, но сравнительно ответственную должность[163].

Соблазнился он на сотрудничество с охранным отделением по очень простой причине. Несколько лет до того, после ареста за подпольную деятельность, он попал в тюрьму. Из одной тюрьмы, где-то около Урала, ему удалось бежать с группой других арестантов. Подполье снабдило его «крепким» паспортом и устроило на службу в Кооперативный центр в Москве. Охранное отделение это всё выяснило, его снова арестовали и, «не делая шума», доставили в отделение, где, после некоторого колебания, он согласился освещать социал-демократическую работу в кооперативном движении.

Этот сотрудник любил деньги. В Москве он обзавёлся семьёй, «оброс» понемногу жизненным комфортом и не хотел уже его менять на невзгоды, связанные с отбыванием наказания за побег!

Сотрудник был, что называется, «теоретиком марксизма». Он был склонен к академическим дискуссиям, но не любил впутываться в подпольные авантюры. Чтобы быть «на высоте» в разговорах с ним, надо было постоянно быть в курсе различных течений в социал-демократическом мире. Трудный был сотрудник во многих отношениях, но очень осведомлённый в своей сфере!

Так как в 1912 году в Москве, как, впрочем, и повсеместно в России, почти не существовало каких-либо прочных подпольных организаций Партии социалистов-революционеров, то и московская секретная агентура в этой области не представляла особого интереса и значения.

В своём ведении я оставил, конечно, впоследствии известного секретного сотрудника Малиновского.

Идя на первое конспиративное свидание с Малиновским, я знал, что это был один из самых крупных по значению сотрудников отделения. За услуги его вознаграждали в первое время сравнительно небольшим ежемесячным содержанием, что-то около 125 рублей в месяц. Департамент полиции был, как всегда, скуповат!

Малиновский носил довольно заурядную кличку — «Портной». Очевидно, по конспиративным соображениям было решено, что этот псевдоним прикрывает надлежащим образом его слесарную работу.

Я знал, что Малиновский стоит в центре большевистской фракции Российской социал-демократической рабочей партии и в центре её московской организации, что Ленин ему доверяет, что он развитой рабочий и что Департамент полиции решил не мешать выбору его в члены Государственной думы от рабочей курии в предстоявших тогда, осенью 1912 года, выборах в Москве.