Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Оба солдата рассмеялись и бросили пару пошлых шуточек несчастному, чтобы подбодрить его. Затем подтолкнули Андреаса, велев ему поторапливаться.

– Вы ведь в Богемии, – начал Андреас. – Значит, вам нужно богемское отхожее место.

– Чего? А что это такое?

– Три палки, – ответил Андреас. – Две короткие и одна длинная.

– Чего?

– Короткие следует воткнуть в землю и держаться за них, когда испражняешься.

Солдаты ухмыльнулись.

– А длинная зачем?

– Для того чтобы отгонять крестьян, которые хотят забрать навоз прямо из-под тебя.

Солдаты прыснули и загоготали. Один даже зашел так далеко, что хлопнул Андреаса по плечу.

– Надо взять на заметку, – пытаясь отдышаться, заявил он.

– Мои жена и дочь, – умоляюще повторил Андреас. – Вы действительно ничего…

– Не-а. – Оба солдата затрясли головами, однако уже без презрения. – Ты обязательно встретишься с ними, старик.

– Вы так считаете?

– Конечно. В аду. Мы ведь сейчас тебя к генералу ведем.

– В… в аду? Так значит, они… их…

– Понятия не имею. Но окаянный все равно заберет к себе всех нас, верно? Дьявол, если ты не понял.

Андреас молча шевелил губами.

– Все, пришли. Теперь закрой рот и расскажи генералу все, что он хочет услышать, и тогда он, возможно, будет к тебе милостив. Не так, как к тому засранцу впереди.

Через старый овраг они прошли к тому месту за территорией лагеря, на котором раньше, должно быть, находился перекресток или стоял крест, но ни того ни другого уже давно тут не было. Три дерева, которые обычно сажали на таких местах, сохранились – три могучие липы. Андреаса подвели к группе офицеров со свирепыми лицами. Еще одна группа мужчин стояла под одной из лип: один из них был одет лишь в рубаху, а вокруг шеи у него болталась веревка. Веревка поднималась на крепкую ветвь, переползала на другую сторону и спускалась обратно вниз; конец ее был зажат в кулаке солдата. Андреас обратил внимание на ругань, доносящуюся от группы офицеров.

– Где эта каналья? – бушевал мужчина с хриплым голосом. – Почему он мучает народ к югу от Праги, если он, вместе со своей беспутной шайкой, давно уже должен был натолкнуться на меня?

– Генерал Виттенберг собирает продовольствие, ваша милость, и, кроме того, он задерживается из-за того, что там нет достойных упоминания вражеских сил.

– Вражеских сил? У солдат императора только один генерал, этот каналья фон Хольцапфель, да только он и в двери сарая попасть не в состоянии! Вражеские силы!

– В прошлом году генерал Хольцапфель весьма ощутимо потрепал наши войска под командованием генерала Врангеля во время битвы при Трибеле.

– Врангель! Еще один каналья! Да он больше беспокоится о том, чтобы спасти шкуры тысяче своих племянников и кузенов, чем о войне! Я знаю, о чем говорю, месье!

– Ваша милость! – Один из офицеров откашлялся.

Офицеры разошлись в стороны, и Андреас увидел, что в центре стоит высокий мужчина с грубым лицом горького пьяницы, в темной дорогой одежде и огромной шляпе с пышным плюмажем. Напротив него находился еще один офицер, в покрытой грязью одежде – очевидно, посланец генерала Виттенберга. Одежда генерала Кёнигсмарка тоже была забрызгана грязью. Оба господина раскраснелись и сверкали глазами, глядя друг на друга. Ситуация была совершенно понятной. Кёнигсмарк либо вчера ночью, либо, что еще вероятнее, сегодня утром возвратился в лагерь, но вместо ожидаемого подкрепления армией Виттенберга он нашел только его курьера с кучей отговорок.

– А пушки, месье? – бушевал Кёнигсмарк. – Где пушки? У меня есть только несколько легких орудий; пушки, которые я приказал вывести из Эгера, тоже не прибыли! Да что это за чудовищный désordre![72] Канальи, кругом одни канальи!

– Ваша милость… кхм… – откашлялся один из офицеров.

– Ну, что там у вас, zut alors?![73]

– Пленник, ваша милость… Вы хотели его видеть. И, кроме того… если мне будет позволено посоветовать modération…[74]3 люди…

Офицер указал на собравшихся, и Андреас понял, что здесь присутствует по меньшей мере половина маленькой армии Кёнигсмарка. Три дерева стояли в ложбине, и пригорки пестрели одеждами солдат, которые молча жались друг к другу и внимательно слушали. Теперь Андреас также уловил знакомое бормотание священника. Он присмотрелся к мужчине с веревкой на шее: тот стоял, широко раскрыв глаза и неотступно глядя на генерала и его офицеров, и не обращал внимания на одетого в серое пастора, который зачитывал ему какие-то стихи из Библии.

Кёнигсмарк сдвинул брови и посмотрел на Андреаса. Затем он сделал несколько торопливых шагов вперед и внезапно остановился.

– Он дурно пахнет, – заявил генерал. – От него пахнет коровами. Что это за каналья? Я думал, этот человек – член городского совета Праги. Кого мне прислал этот каналья иезуит, zut alors?

Андреас почувствовал удар в ребра.

– Э… я… – начал он.

Удар ногой в подколенную впадину заставил его повалиться на землю. Не успел он оглянуться, как уже стоял перед генералом на коленях. Нога, по которой пришелся удар, отдавалась глухой болью.

– А теперь опять сначала, – сказал один из его охранников. Кёнигсмарк снял перчатку, и не успел никто пошевелиться, как он ударил ею солдата по лицу. Пораженный, тот отшатнулся. Кёнигсмарк настиг его и снова ударил. Его рука металась по воздуху взад-вперед. Солдат закрыл лицо ладонями, уронил шляпу и стал пятиться прочь; Кёнигсмарк, тяжело дыша, продолжал преследовать его; перчатка хлопала по лицу, изо рта генерала летела слюна, он бил, и бил, и бил… Солдат шлепнулся задом на землю, съежился и закричал:

– Пощады, ваша милость, пощады!

Кёнигсмарк снова размахнулся, но бить не стал. Он нависал над солдатом, раскачиваясь и тяжело дыша. Постепенно его поднятая рука опустилась вниз. Затем он резко развернулся на каблуках и пошел обратно к Андреасу. Скомканную шляпу солдата он ударом ноги отбросил в сторону. Он прошел мимо Андреаса, который по-прежнему стоял на коленях, и тот почувствовал, как его схватили за плечо и подняли вверх с такой легкостью, словно он ничего не весил. Генерал шествовал дальше, волоча за собой Андреаса, до тех пор пока снова не оказался среди своих офицеров. Те нарочито смотрели куда угодно, только не туда, где лежал побитый солдат. Кёнигсмарк отпустил Андреаса и впился взглядом ему в лицо. Глаза генерала налились кровью, лицо пошло пятнами. Борода, пронизанная седыми прядями, растрепалась. Кёнигсмарк поднял руку – Андреас вздрогнул – но генерал просто потрепал его по плечу.

– Простите грубость этой скотины, – хрипло произнес, генерал. – Вы ведь член городского совета Праги, не так ли? На иезуита, как всегда, можно рассчитывать. Где вы ночевали, что от вас так дурно пахнет? Parbleu![75]

В мозгу Андреаса вспыхнула мысль: нужно отрицать свое положение в Праге! Однако он прекрасно понимал, чего хочет от него генерал, и если он заявит, что совершенно ничего не знает, его станут пытать – либо, что еще хуже, пытать станут Карину и Лидию, и тогда…

– Где, черт возьми, мои жена и дочь? – выпалил он.

Генерал недоуменно вздернул бровь. У него начало подрагивать веко.

– Что, простите?!

– С вашего разрешения, ваша милость, с вашего разрешения… Я – Хлесль, член городского совета Праги, и моих жену и дочь привезли сюда вместе со мной, но я не знаю, что с ними.

Генерал наклонил голову и внимательно выслушал одного из офицеров, который что-то прошептал ему на ухо. Андреас узнал в нем человека, спасшего их в сарае у дороги от капрала и его людей. Генерал нацепил на лицо улыбку, от которой по коже шла не меньшая дрожь, чем от улыбки его жены.

– О них заботится графиня, – ответил он. – Простите, что вам и вашей семье сразу не оказали подобающего приема. Война и все такое… il comprend, n'est-ce pas?[76]

– Я… я благодарю… – с трудом произнес Андреас.

– Да, да, эта каналья война… – Генерал вздохнул. Неожиданно он так резко ткнул Андреаса пальцем в грудь, что тот охнул. – Вы же понимаете, что ваш город обречен.

– Я… я…

– Он обречен, – повторил генерал. – И от вас зависит, повторится ли Магдебург.

– Но… что, простите?!

– Магдебург, приятель! Неужели вы ничего не слышали о Магдебурге?

– Слышал, ваша милость, но…

– Магдебург защищался. Магдебург не захотел впустить армию. Жители Магдебурга были канальями. Тот, кто во время войны ведет себя как каналья, скоро становится мертвым канальей. Двадцать тысяч мертвых каналий в Магдебурге… Вы хотите повторить это в Праге?

– Но, ваша милость… Магдебург был протестантским городом. Императорская армия сравняла его с землей. Неужели вы хотите приравнять свои действия к жестокостям императорской армии?

Кёнигсмарк так посмотрел на него, словно сомневался либо в своем собственном рассудке, либо в рассудке Андреаса.