Три путешествия - Ян Стрейс

18 июля на меня напала сильная и жестокая лихорадка и свернула меня так круто, что я потерял всякую надежду, а так как я слабел с каждым днем, то полагал, что уже больше не встану.

Но когда я себя уверил в том, что болезнь вызвана нездоровой местностью, что весьма вероятно, то снова приобрел надежду, что мне станет лучше, как только я отсюда уеду. Чтобы привести это в исполнение, я покорнейше попросил его благородие господина директора де-Газа, не разрешит ли он мне отправиться в Батавию на корабле Нейтсенбург (Nuytsenburgh), уже готовом к отплытию, что было мне дозволено, и я стремился поскорее попасть туда, так как здесь умерло много храбрых и молодых людей и я все время воображал, что должен погибнуть от этой злокачественной болезни. Тогда меня отвезли на корабль, где встретил штурмана Лавренса фан-Акерслоот (Laurentz van Akersloot), который спросил меня, откуда я. Я ответил, что из Вормера. «Ладно, — сказал он, — мы наполовину соседи, перебирайся со своим добром в каюту, там можешь ты поесть, я хочу тебе помочь, чем могу». Этот добрый человек на деле выполнил свое обещание, оказывал мне дружеские услуги и доставал все, что я желал и что можно было достать. Он также приказал своим юнгам, чтобы они мне тотчас подавали, когда я пожелаю, испанского или другого вина. Тем временем моя болезнь не уменьшалась, но усиливалась с каждым днем, и наши доктора полагали, что я не проживу больше часу. Я был до такой степени испуган и подавлен, что мне небо показалось с овчинку и я был уверен в том, что каждое мгновение могу умереть. Я позвал хирурга и попросил его пустить мне кровь, в чем он мне отказал, говоря, что я слишком слаб и он опасается, что я умру у него на руках. Но я не переставал просить до тех пор, пока он не открыл мне жилы. Затем я почувствовал некоторое облегчение. Вечером хирург дал мне питье, которое мне весьма помогло, после чего мне с каждым днем становилось лучше, но прошло довольно времени, пока я окончательно выздоровел. Нашего корабельного плотника схватила также злокачественная болезнь и лихорадка, но она кончилась для него смертью и уходом в иной мир.

Наконец мы вышли из Гомбруна на парусах при хорошем попутном ветре и 6 августа бросили якорь в гавани Маскат (Maskate), лежащей под 23°36′ северной широты. Внутри у самой гавани лежит городок, окруженный со стороны суши горами и укрепленный валами, а со стороны моря земляной насыпью, после того как был завоеван персами, а до того был открытым местом. Некоторые укрепления и башни, построенные ранее португальцами, чтобы сдерживать волнующихся арабов, во время войны с Персией были значительно усилены. По правую руку, когда входишь в гавань, на крутой горе стоит превосходный замок, который считают неприступным и взять его можно только измором, главным образом по его положению, а не строительному искусству. Замок сверху построен плоским и легко может своими орудиями обстрелять водный путь и гавань. От замка подземный ход ведет к гавани, па другой стороне которой на высокой горе заложен хороший шанец. Город по своей величине достаточно населен, но не настолько, как прежде, когда персидский король завоевал Ормуз и он служил убежищем для арабов, индусов и португальцев.

В августе и сентябре здесь стоит такая невероятная жара, что я бы никогда никому не поверил, если бы сам не испытал этого. По вечерам с берега дуют такие знойные ветры, что чувствуешь, как будто на тело льют кипяток, и я много раз видел, как люди от этого сильного и ужасного зноя искали спасения в море. Причина тех палящих ветров, по-моему, в следующем: горы Аравии в этой местности состоят из одних голых камней и скал, бесплодных, не покрытых ни зеленью, ни травами, ни землей, и после того как солнце целый день освещает и раскаляет эти твердые, сухие, скалистые горы, вечером ветры пустыни насыщаются зноем, отчего, по-моему, и происходит такой горячий воздух и ветры с суши. В мое время благородный господин и генерал отправил послом в Маскат господина Падберга (Padbergh) для заключения более тесного союза, развития и укрепления торговли, ибо здесь еще не все было условлено и договорено.

3 августа мы снова вышли под парусами и 22-го увидели землю и мыс Коморин (Саbо Comoryn) — значительное место на малабарском побережье. Мы отправились дальше к острову Цейлон, а оттуда в Батавию.

28-го мы прошли Зондский пролив, где к нашему борту пристало несколько явайских лодок, нагруженных рыбой, кокосовыми орехами, бананами (Piesang), ананасами и другими плодами, которые мы выменяли на железные обручи. На другой день мы проехали мимо мыса Тапперс, а 30 августа бросили якорь в широко известной ост-индской Батавии благодаря всевышнему милосердному богу, который меня сохранил в стольких перенесенных несчастьях среди турок и язычников и привел наконец невредимым в христианский город, чего я тысячу раз желал и к чему с болью стремился.

1 сентября я сошел на берег в Батавии и явился к генералам и благородным достославным советникам Индии, чтобы отблагодарить их за расположение и дружбу, которая избавила меня от жалкой неволи, и дал обещание при первой возможности вернуть им ссуженные деньги, что я честно выполнил в 1673 г.

27 сентября я приветствовал благородного господина генерала Иоанна Маатсейкера (Johan Maatsuyker) и поступил на службу благородной ост-индской компании парусным мастером за 18 гульденов в месяц на голландский корабль, называемый «Голландский сад».

15 октября нас послали вместе с другими шестью большими кораблями в Бантам, чтобы подстерегать и выслеживать прибывающие французские и английские корабли. В это время моя тоска по жене и детям так разрослась, что у меня не было ни охоты, ни желания жить здесь дольше, и я позволил себе отправить письмо благородному господину Спельман (Speelman), главному советнику Индии и благородному господину Питеру фан-Гоорн (Pieter van Hoorn) c просьбой об увольнении, на что упомянутые господа дали мне разрешение, а также приказ вернуться на корабле «Ньюпорт» в Батавию, где я должен был пересесть со своим сундуком и пожитками на корабль «Европа», на котором мы 4 февраля 1673 г. отправились на родину одновременно с пятью другими кораблями: «Корабль защиты» — адмиральское судно, «Альфа» — вице-адмиральское, «Пейнакер» — контр-адмиральское, «Стармеер» и «Папенбург». Мы взяли куре на юго-запад, к Зондскому проливу.

5-го мы бросили якорь в Бантаме, встретили там семь больших военных кораблей и стали, как уже сказано, следить за английскими и французскими кораблями.

6-го мы миновали Зондский пролив и продолжали свой путь, взяв румб зюйд-зюйд-вест до 14°, после чего изменили путь, взяв румб вест-зюйд-вест, и пошли до 28°, откуда пошли на юг до 32°, на этой широте лежит мыс Доброй Надежды, где мы 15 апреля стали на якорь. Там уже было несколько кораблей, посланных в Ост-Индию с нашей родины. Здесь с душевной болью услышали мы горестную и печальную весть о французской войне, о том, что из семи провинций три уже завоеваны, что советник де-Витт [203] (de Witt) и его брат Руваарт (Ruwaart) умерли позорной и ужасной смертью и что его светлость принц Оранский стал наместником.