Жозеф Бальзамо. Том 1 - Александр Дюма

Пока Жильбер подкреплялся скромной трапезой, которая, впрочем, казалась ему превосходной по сравнению с его обычной едой, а на сладкое любовался видом из окна мансарды, Шон, как мы понимаем, проскользнула к сестре и шепнула ей на ухо, что поручение относительно графини Беарнской выполнено, а затем во всеуслышание рассказала о происшествии, случившемся с ее братом на постоялом дворе в Ла-Шоссе, происшествии хоть и неприятном и сопровождавшемся некоторым шумом, но канувшем затем в ту бездну, в какую кануло множество более важных событий, в бездну, имя которой — равнодушие короля.

Жильбер погрузился было в мечтательность, которая всегда накатывала на него перед лицом событий, превосходивших его разумение или силы, но тут ему передали, что мадемуазель Шон приглашает его сойти вниз; он взял шляпу, почистил ее, украдкой сравнил свое потрепанное платье с новеньким нарядом слуги, и хотя твердил себе, что наряд этот — не более чем лакейская ливрея, но все-таки не мог не стыдиться того, что столь разительно отличается от челяди, мимо которой ему пришлось пройти, и всей обстановки, открывавшейся его глазам.

Шон спустилась во двор одновременно с Жильбером, но она сошла по парадной лестнице, а он по черной — для слуг.

Их ждал экипаж. Это был низкий четырехместный фаэтон, немного напоминавший ту знаменитую коляску, в которой великий король катал одновременно г-жу де Монтеспан и г-жу де Фонтанж[120], а подчас с ними вместе и королеву.

Шон опустилась на переднее сиденье рядом с пузатым сундучком и маленькой собачкой. Два других места остались на долю Жильбера и некоего г-на Гранжа, судя по виду, управителя.

Чтобы не уронить своего достоинства, Жильбер поспешил занять место за Шон. Управитель, нимало ему не препятствуя и не придавая этому ни малейшего значения, уселся позади сундучка и собачки.

М-ль Шон, по складу ума и души истая обитательница Версаля, рада была уехать из большого дворца и подышать воздухом лесов и полей; к ней вернулась общительность, и, едва отъехав от города, она повернулась вполоборота и обратилась к Жильберу:

— Ну, господин философ, как вам понравился Версаль?

— Очень понравился, сударыня, но, кажется, мы уже уезжаем?

— Да, теперь мы едем к себе домой.

— То есть к вам домой, сударыня, — возразил Жильбер тоном медведя, который только начинает приручаться.

— Я это и имела в виду. Покажу вас моей сестре. Постарайтесь ей понравиться — сейчас этого добиваются самые могущественные вельможи Франции. Кстати, господин Гранж, закажите этому юноше полный комплект платья.

Жильбер покраснел до ушей.

— Какого платья? — осведомился управитель. — Обычную ливрею?

Жильбер так и подскочил на месте.

— Ливрею? — возопил он, метнув на управителя свирепый взгляд.

— Нет, нет. Закажите ему… Я скажу вам позже; у меня есть одна мысль, но прежде я хочу обсудить ее с сестрой. Смотрите только, чтобы его платье было готово одновременно с нарядом Самора.

— Хорошо, сударыня.

— Вы знаете Самора? — спросила Шон у Жильбера, которого этот разговор изрядно перепугал.

— Нет, сударыня, — отвечал он, — не имею чести.

— Это ваш будущий напарник, он скоро станет губернатором замка Люсьенна. Подружитесь с ним, ей-богу, Самор, несмотря на цвет кожи, славное существо.

Жильбер уже готов был спросить, какого цвета кожа у Самора, но тут он вспомнил, как отчитала его Шон за любопытство, и смолчал, боясь нового нагоняя.

Он ограничился тем, что с улыбкой, исполненной достоинства, ответил:

— Постараюсь.

Прибыли в Люсьенну. Все это философ уже видел: и дорогу, обсаженную зелеными деревьями, и тенистые холмы, и огромный акведук, похожий на римский, и тенистые каштановые рощи, и, наконец, величественную картину полей и лесов, что тянутся по обоим берегам Сены до Мезона.

«Вот он, оказывается, где, — подумал Жильбер, — тот укромный приют, который стоит Франции таких денег, если верить барону де Таверне!»

Аристократическо-философские раздумья Жильбера были прерваны радостным лаем собак и суетой слуг, выбежавших навстречу Шон.

— Сестра приехала? — спросила Шон.

— Нет, сударыня, но ее ждут.

— Кто ждет?

— Господин канцлер, господин начальник полиции и герцог д'Эгийон.

— Прекрасно! Быстро откройте мне китайский кабинет: я хочу повидаться с сестрой раньше всех. Не забудьте предупредить ее, что я здесь. А, Сильвия, — обратилась Шон к какой-то женщине, с виду горничной, которая подхватила сундучок и собачку. — Отдайте сундук и Мизапуфа господину Гранжу, а сами проводите моего юного философа к Самору.

Сильвия оглянулась по сторонам, явно пытаясь понять, какого еще зверя имеет в виду Шон, но, проследив направление взгляда хозяйки, обнаружила Жильбера, и Шон сделала ей знак, что говорит именно об этом молодом человеке.

— Идемте, — сказала Сильвия.

Жильбер, все более и более удивляясь, побрел за горничной, а тем временем Шон, легкая, как птичка, упорхнула в одну из боковых дверей дома.

Жильбер принял бы м-ль Сильвию за важную даму, а не за горничную, если бы Шон не обратилась к ней таким повелительным тоном. В самом деле, одета она была скорее как Андреа, а не как Николь; она взяла Жильбера за руку и одарила его любезной улыбкой, поскольку из слов Шон, было понятно, что ему отводится место если не новой привязанности, то по крайней мере новой прихоти.

Это была — мы говорим, разумеется, о м-ль Сильвии — рослая пригожая девица с ярко-голубыми глазами, белолицая, с чуть заметными веснушками, с роскошными золотисто-рыжими волосами. Ее свежие, изящно очерченные губы, белые зубы, пухлые руки вызывали у Жильбера прямо-таки чувственное волнение, коему он так легко поддавался, и повергли его в сладкую дрожь, наведя на мысли о медовом месяце, о котором толковала Николь.

Женщины всегда замечают такие вещи, заметила это и м-ль Сильвия.

— Как вас зовут, сударь? — улыбнувшись, спросила она.

— Жильбер, мадемуазель, — с отменной любезностью отвечал наш молодой человек.

— Ну что ж, господин Жильбер, идите познакомьтесь с превосходительным господином Самором.

— С губернатором замка Люсьенна?

— С губернатором.

Жильбер расправил плечи, почистил платье рукавом и обтер руки платком. В глубине души ему было страшновато предстать перед столь значительной особой, но он помнил слова: Самор — славное существо, и это его несколько ободрило.

Он уже подружился с графиней, подружился с виконтом; теперь подружится и с губернатором.

«Похоже, — подумал он, — на придворных возводят напраслину: с ними так легко завязать дружбу! По-моему, эти люди приветливы и добры».