Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма - Дмитрий Михайлович Цыганов

class="p1">— Принеси. Договор подпишем, аванс дадим. Ты теперь богатый, и все равно с авансом надежнее.

Я передал Румянцевой первую часть романа. Вскоре меня вызвали к Панферову. Не хотел идти, предчувствовал недоброе.

<…>

— Прочитали мы… Получится роман, поздравляю, как допишешь, будем печатать. И название хорошее: «Одинокая женщина» (имеется в виду роман «Екатерина Воронина», опубликованный в 1955 г. — Д. Ц.). Молодец! Сразу берешь быка за рога. А пока договор подпишем. Сколько у тебя будет листов?

— Листов двадцать пять.

Он вызвал Голицыну, приказал приготовить договор со мной на роман «Одинокая женщина», объем 30 листов, гонорар — 4000 рублей за лист. Быстренько!

— Есть! — Голицына скрылась за дверью.

Панферов смотрел на меня благодушно, улыбаясь, подписал договор на незаконченный роман, дал высшую «лауреатскую» ставку — 4000 рублей и не за 25 листов, как я сам назвал, а за 30 — аванс будет больше.

Такие «легкие» деньги становились стимулом для притока в писательскую сферу самозванцев и дельцов от литературы: именно в конце 1940‐х достигают расцвета всевозможные маргинальные формы культурного производства, начиная с внутриаппаратной конфронтации бюрократических группировок и заканчивая «литературным рабством». Совсем по-другому в этих обстоятельствах воспринимались отношения соратничества и соперничества: отныне писатели конкурировали между собой не за право творческого первенства и даже не за репутацию, а за возможность полноправно использовать все средства литературного производства и распоряжаться ими. Эта специфика организации окончательно «огосударствленного» писательского быта останется актуальной вплоть до позднесоветских времен. Так, например, Ю. В. Бондарев в 1970‐е будет специально публиковать части своей романной трилогии с пятилетним интервалом (1975 — «Берег»; 1980 — «Выбор»; 1985 — «Игра»), так как интервал между присуждениями Государственных премий СССР будет значительно увеличен.

Сталинские премии по литературе за 1950 год: Культурное изобилие сталинизма как предсмертное цветение «злой красоты»

Вновь члены Комитета по Сталинским премиям собрались неполным составом (присутствовали только московские эксперты) для обсуждения работ 5 января 1951 года[1659]. Этот пленум, по словам Фадеева, имел «полуофициальный» характер и предназначался для решения предварительных вопросов, касающихся сроков созыва Комитета и представления кандидатур[1660], работы секций и выездов экспертов в республики. Правительство рекомендовало комитетчикам начать работу уже с 15 января. Однако уже 10 января Еголин, Симонов и Тихонов провели первое заседание литературной секции. На тот момент еще не все республики представили в Комитет списки кандидатур, не были утверждены и рекомендации Союза писателей; перечень выдвинутых кандидатур состоял из 71 автора, 14 из которых были перенесены с прошлогодней сессии[1661]. Эксперты пришли к выводу о необходимости заблаговременно обсудить некоторые тексты с целью их дальнейшего представления на общекомитетском пленуме. Кроме того, на этом же секционном заседании эксперты распределили между собой тексты, которые было необходимо прочесть к следующему заседанию: роман О. Форш «Первенцы свободы» и книгу Черного «Пушкин и Кавказ» поручили читать Еголину; книги Ананяна («На берегу Севана»), Баширова («Честь»), Задорнова («Далекий край»), Кербабаева («Айсолтан из страны белого золота») и Кожевникова («Живая вода») — Тихонову; поэтические сборники и поэмы Галсанова («Заря над Азией»), Сарьяна («Чудесное поколение»), а также избранные стихи Познанской и Тычины — Симонову; романы Задорнова, Стельмаха («Большая родня»), Соколова («Искры»), Федорова («Генерал Доватор») и избранные стихи Рыленкова — Твардовскому[1662]; тексты Задорнова, Караваевой (трилогия «Родина»), Наджми («Весенние ветры»), Стельмаха и Соколова — Упиту[1663].

Первое полноценное заседание состоялось по плану, 15 января 1951 года[1664]. К этому моменту уже было представлено больше ста литературных произведений (88 новых и 14 перенесенных с прошлого года), почто половина из которых приходилась на прозаические тексты. Однако эта цифра была лишь промежуточной, так как заключительный пленум Союза писателей по вопросу о выдвижении кандидатур на премии был запланирован на 20 января. Первоначально Тихонов просил комитетчиков обратить внимание на некоторые тексты, выдвинутые президиумом писательской организации[1665].

Прозаические: «Жатва» Г. Николаевой; «Залог мира» В. Собко; «Живая вода» А. Кожевникова; «Водители» А. Рыбакова; «Искры» М. Соколова; «Ацаван» Н. Зарьяна; «Правда кузнеца Игнотаса».

Дополнительно планировалось разослать комитетчикам следующие произведения: «Айсолтан из страны белого золота» Б. Кербабаева; «Честь» Г. Баширова; «Наступит день» М. Ибрагимова; «Невиданная птица» Ю. Сотника; «Вольница» Ф. Гладкова; «Путешествие по Советской Армении» М. Шагинян; «Былое и настоящее» А. Колосова; «Генерал Доватор» П. Федорова; «Трилогия»[1666] А. Караваевой.

Поэтические: «О самом главном» С. Смирнова; «Миру — мир!» А. Суркова; «Макар Мазай» С. Кирсанова; «Год моего рождения» Р. Гамзатова; «Стихи для детей» С. Маршака; «Новая дорога» Г. Эмина; «За синим морем» А. Малышко; «Заря над Азией» Ц. Галсанова; «На земле литовской» Т. Тильвитиса; «Поэмы и стихи» С. Вургуна.

Драматургические: «Из искры» Ш. Дадиани.

Список был предварительным, но к тому моменту эти тексты уже прошли все необходимые стадии отбора (обсуждение в секции, секретариате и президиуме Союза писателей), чтобы быть представленными в Комитет по Сталинским премиям.

Срок предоставления рекомендаций подошел к концу 25 января 1951 года. В этот же день литературная секция в составе Фадеева, Тихонова, Бровки, Ибрагимова, Кербабаева, Лавренева, Михалкова и Твардовского приступила к формированию предварительного расширенного списка кандидатур. По разделу художественной прозы было отобрано 38 претендентов, по разделу поэзии — 29, по разделу драматургии — 12, по разделу литературной критики и искусствоведения — 5[1667].

На следующий день, 26 января[1668], состоялось пленарное заседание Комитета, состав которого заметно расширился за счет включения 21 нового эксперта[1669]. В литературную секцию вошли К. Баялинов, П. Бровка, Д. Благой, А. Венцлова, Б. Лавренев, С. Муканов, К. Федин и А. Якобсон[1670]. Фадеев сообщил, что несколькими днями ранее его и представителей Комитета по науке вызвали в правительство, где им высказали недовольство затянутыми сроками работы по отбору кандидатур:

Было указано, что мы должны работать более ритмично и в течение года. Наши ссылки на то, что все организации, несмотря на наши просьбы, представляют кандидатуры только в конце года, несостоятельны. На то и создан Комитет. <…> Каждый член Комитета имеет право выдвигать кандидатуры, и Комитет может решать такие вопросы. Это есть формальная отговорка. С момента появления тех или других произведений во всех сферах мы обязаны с ними знакомиться и знать их, если они выделяются[1671].

Кроме того, правительство подвергло критике некоторые принципы работы секций:

Почему у нас такое преклонение перед формой, перед процедурой, перед формой прохождения выдвижения на премию в ущерб существу? Секции могут обсуждать явления искусства и иметь свой взгляд на них, независимо от того, выдвинул их кто или не выдвинул[1672].

Ощущение того, что та самая «сталинская бюрократия», о которой писал еще Троцкий, все больше овладевала институцией в ходе постепенного