Кризисное обществоведение. Часть I - Сергей Кара-Мурза

Этот новый вариант столыпинской реформы был легко блокирован помещиками и связанной с ними местной бюрократией. Да и крестьяне не желали покупать по высокой цене землю в рассрочку на 25 лет, считая это замаскированной формой возвращения земли помещикам. А главное, большинство крестьян не верило, что «одна губерния может одолеть всю Россию». Даже богатые крестьяне предпочитали выжидать. Помещики же сгоняли крестьян со своих земель, расправлялись с должниками, и пресечь это Врангель не мог. Для ведения войны пришлось реквизировать у крестьян хлеб и лошадей, насильно мобилизовать в армию. Это превратилось в открытый грабеж деревень и жестокие карательные рейды (в сентябре в селе Михайловке повесили 30 человек — уклоняющихся и тех, кто их прятал). Чины военно-судебного ведомства признавали, что «население местностей, занятых частями крымской армии, рассматривалось как завоеванное в неприятельской стране».

Начались вооруженные восстания, расстрелы заложников. В городах стихийно велась просоветская агитация. Запад обусловливал скудную экономическую помощь проведением наступательных операций на Украине в помощь полякам. Доктрина «левой политики правыми руками» оказалась мертворожденной. Классовый эгоизм помещиков и буржуазии и жажда немедленного реванша пересилили доводы рассудка. Уже в Константинополе Врангель признался: «В Крыму происходила гальванизация трупа. Все, что там делалось, было лишь искусственным поддержанием жизни умирающего организма». Эксперимент Врангеля — важный урок для наших реформаторов.

Таким образом, победа белых, даже если бы им в первые месяцы удалось задушить Советскую власть, означала бы длительную тлеющую, со вспышками, гражданскую войну. Белое движение было отвергнуто крестьянами и рабочими, составлявшими более 90% населения России. А крестьяне в то время и умели, и обладали возможностями для сопротивления длительного и упорного. Рано или поздно, но они «сожрали» бы белых, как за два месяца сожрали Колчака в Сибири без Красной армии. Но до этого Россия была бы обескровлена несравненно больше, чем при организованном устранении белых Красной армией. Даже страшно подумать, в какой хаос погрузились бы обломки России, если бы к власти пришла эта «мешанина кадетствующих и октябриствующих верхов и меньшевистско-эсерствующих низов». Это как если бы полную власть в нынешней России захватила, опираясь на штыки НАТО, мешанина из новодворских, немцовых и лимоновых, но упоенных кровью и приведенных в исступленное состояние.

10. Тип государственности и ее «прочность» определяются по тем программам, которые она способна выработать, объяснить и реализовать в чрезвычайных условиях, преодолевая множество препятствий, в том числе нового типа. Такие программы, помимо того что они разрешали критические срочные проблемы, служат для населения диагностическим инструментом для самоопределения в обстановке высокой неопределенности. Во время Гражданской войны Советское государство на этом фронте «переиграло» белых вчистую. Недаром большие программы того времени в 1980-1990-е годы активно очернялись или замалчивались.

В целом совокупность больших программ создания новых социальных форм, которые были начаты именно в ходе Гражданской войны, — особая важная глава истории России. Ее надо изучать в том числе и в прикладных целях. В этих программах было не просто накоплено огромное знание об обществе и государстве, особенно российском, но и сделано большое число изобретений. В ближайший период это знание и эта методология, приводившая к изобретениям, будут необходимы для России — выход из нынешнего цивилизационного кризиса станет возможным только через создание новых социальных форм, через творчество и синтез. Здесь мы коснемся только двух больших программ.

Едва ли не самая поучительная из них — военный коммунизм. Он стал отдельным важным этапом в экономической и социальной политике Советского государства, во многом повлиявшим на исход войны. Более того, на время он стал образом жизни мышления — это был особый, чрезвычайный период жизни общества в целом. Поскольку он пришелся на этап становления Советского государства, он не мог не оказать большого влияния на всю последующую его историю, стал частью той «матрицы», на которой воспроизводился советский строй.

Главные признаки военного коммунизма — перенос центра тяжести экономической политики с производства на распределение. Это происходит, когда спад производства достигает такого критического уровня, что главным для выживания общества становится распределение того, что имеется в наличии. Поскольку жизненные ресурсы при этом пополняются в малой степени, возникает их резкая нехватка, и при распределении через свободный рынок их цены подскочили бы так высоко, что самые необходимые для жизни блага стали бы недоступны для большой части населения. Поэтому вводится нерыночное уравнительное распределение.

На нерыночной основе (возможно, даже с применением насилия) государство отчуждает продукты, особенно продовольствие. Резко сужается денежное обращение в стране. Товары распределяются по карточкам — по фиксированным низким ценам или бесплатно (в Советской России в конце Гражданской войны даже отменялась плата за жилье, пользование электроэнергией, топливом, телеграфом, телефоном, почтой, снабжение населения медикаментами, ширпотребом и т. д.). Государство вводит всеобщую трудовую повинность, а в некоторых отраслях (например, на транспорте) — военное положение, так что все работники считаются мобилизованными.

Все это — общие (структурные) признаки военного коммунизма, которые с той или иной конкретно-исторической спецификой проявились во всех известных в истории периодах этого типа. Наиболее яркими (вернее, изученными) примерами служит военный коммунизм — во время Великой Французской революции, в Германии — во время Первой мировой войны, в России — в 1918-1921 годы, в Великобритании — во время Второй мировой войны.

Тот факт, что в обществах с очень разной культурой и совершенно разными господствующими идеологиями в чрезвычайных экономических обстоятельствах возникает очень сходный уклад с уравнительным распределением, говорит о том, что это — единственный способ пережить трудности с минимальными потерями человеческих жизней. Военный коммунизм как особый уклад хозяйства не имеет ничего общего ни с коммунистическим учением, ни, тем более, с марксизмом. Сами слова «военный коммунизм» просто означают, что в период тяжелой разрухи общество (социум) обращается в общину (коммуну) по типу военной.

Серьезный анализ всей проблемы военного коммунизма в его связи с капитализмом и социализмом дан в книге видного теоретика РСДРП(б) А.А. Богданова «Вопросы социализма», вышедшей в 1918 году. Он показывает, что военный коммунизм есть следствие регресса производительных сил и всего социального организма. В мирное время он представлен в армии, как обширной авторитарной потребительской коммуне. Однако во время большого бедствия (типа разрушительной войны) происходит распространение потребительского коммунизма из армии на все общество. Богданов дает именно структурный анализ явления, взяв как объект даже не Россию, а более чистый случай — Германию.

Военный коммунизм, по выражению Богданова, есть «ублюдочный» хозяйственный уклад. При этом социализм «не входит в число его родителей». Это — порождение капитализма и потребительского коммунизма как чрезвычайного режима, не имеющего никакой генетической связи с социализмом, который прежде всего является новым типом сотрудничества в производстве.

Твердые цены, запрет на спекуляцию, реквизиции хлеба — издавна известные меры предотвращения голода. В широких масштабах, как единая государственная программа, они были применены в 1793-1794 годы во Франции. Этот опыт был хорошо изучен, из него был сделан ряд важных выводов для экономической теории. В 1928 году на русском языке была издана книга ведущего историка Французской революции А. Матьеза «Борьба с дороговизной и социальное движение в эпоху террора» — скрупулезное описание французской «продразверстки».

Вот ее уроки. Военный коммунизм во Франции был введен радикальными сторонниками экономического либерализма, принципиальными противниками государственного регулирования рынка. Меры были исключительно жесткими. Первым законом предписывалось реквизировать у земледельца лишь излишек урожая. Крестьянину оставляли «семейный запас» (достаточный для пропитания семьи в течение года) и семена для посева.

Позднее Конвент отменил семейный запас и «превратил все продовольственные запасы республики в общую собственность». Проводились обыски домов и квартир, изымалось почти все продовольствие. Единой для всей страны нормы оставляемого жителям хлеба установлено не было, но она везде была очень мала. Например, в округе Шомон эта норма составляла 16 кг на жителя, излишек он должен был сдать на военный склад в течение 5 дней. Реквизиции проводились национальной гвардией и часто сопровождались боями. Были введены хлебные карточки и смертная казнь за спекуляцию. По словам А. Матьеза, результат был таков: «правительство Робеспьера спасло рабочую Францию от голода».