За тебя, Родина! - Илья83

окраинам, поэтому часть роты пусть найдёт в городе мешки и наполняет их песком или землёй. А основная часть начинает рыть окопы, опоясывая крайние дома. Доведите до их сведения что чем лучше получится укрепиться тем больше шансов что они выживут, так что лень долой! Все здания на окраине приготовить к вражескому штурму, пулемётчиков на верхние этажи и чердаки, и каждому иметь по несколько запасных позиций! Конечно, доты и дзоты вряд ли успеем соорудить но уж окопы полного профиля должны быть обязательно! И мины бы не помешали… — с сожалением вздохнул Шольке.

— И ещё противотанковые орудия! — подал совет Биссинг, переглянувшись с Брайтшнайдером. — Против танков самое оно. Как я понял, французских жестянок ожидается много?

— Если нам повезёт то не больше сотни! — «обнадёжил» их Гюнтер, вызвав неоднозначную реакцию обоих в виде свиста.

— Ничего себе везение… — пробурчал Бруно, сдвинув пилотку на затылок и почесав лоб. — Даже думать не хочу чем нам обойдётся невезение.

Штабс-фельдфебель согласно кивнул. Похоже, эти двое сразу нашли между собой общий язык.

— Да, чуть не забыл! — сказал Шольке, надевая свой шлем. — Биссинг, временно будете исполнять обязанности командира роты вместо растяпы Бахмана! Приступайте к исполнению моих приказов, солдаты, а я должен кое-куда срочно съездить!

— Если не секрет то куда, оберштурмфюрер? — поинтересовался Брайтшнайдер, также приводя себя в порядок. — Когда вас ждать?

— Когда? — задумался Гюнтер. — Если французы атакуют сегодня то приеду сразу. Если же нет то… думаю, вечером. А куда? — он невесело усмехнулся. — Поеду в Седан добывать у военного коменданта города что-то что сможет помочь нам остановить французские жестянки!

С этими словами он направился к «Здоровяку», уже зарычавшему двигателем.

— Удачи, командир! — донёсся до него голос Бруно.

— Да уж, она нам точно понадобится… — проворчал Шольке, забираясь наверх, и приказал водителю Хассе: — Разворачивайся назад, в Седан! И как можно быстрее!..

Глава 19

Москва.

16 мая 1940 года. Утро.

Наринэ Маргарян.

Сегодня был четверг и женщина, по своему обыкновению, едва придя на работу, горестно вздохнула. Неизвестно почему так получалось но именно в этот день недели на столе громоздилось намного больше бумажной кипы чем обычно. На её взгляд к этому не было абсолютно никаких причин, каждый день был однообразно загружен, и тем не менее уже который год Наринэ со внутренним смирением ожидала, как она мысленно его назвала, «чёрный четверг». У многих людей негативные эмоции вызывали понедельники а вот у неё таким оказался четвёртый день недели. Взять бы эти четверги и отменить! А заодно и понедельники тоже, вздохнула она, входя в свой кабинет и снимая плащ. Что ж, гора бумаг сама по себе никуда не исчезнет, пора приступать…

Но сегодня, видимо, был какой-то особенный четверг потому что поработать она смогла всего несколько минут. За дверью кабинета, в коридоре, послышался уверенный грохот сапог и Наринэ автоматически определила что, судя по походке, сюда приближается военный, скорее всего, командир. Только они так уверенно ходят по тиши больничных коридоров, не обращая внимания на то что в палатах, вообще-то, ещё могут спать люди. У них, видите ли, приказ, больше их ничего не волнует! Поэтому, когда неизвестный обладатель сапог затих рядом с её дверью и через мгновение широко распахнул её, женщина уже успела проникнуться к нему раздражением. Её всегда злила такая бесцеремонность. Что за манера не принимать в расчёт элементарные правила вежливости⁈ Или этот командир сам по себе не обучен сдерживаться? Как военврач Наринэ хорошо знала военных и приготовилась заставить этого неизвестного потратить часть своих нервных клеток чтобы хорошенько наказать за такую самоуверенность. Конечно, это была мелкая месть, чисто по-женски, но ей можно…

— Начальник отделения Маргарян Наринэ Артуровна? — донельзя официальным голосом спросил вошедший.

Женщина быстро окинула его взглядом.

Она слегка ошиблась. Это был не военный а сотрудник НКВД, судя по фуражке и знаку на рукаве. Три рубиновых квадратика на петлицах гимнастёрки говорили ей что в кабинет вошёл младший лейтенант государственной безопасности. Такое же звание было и у Сашеньки, мелькнуло у неё в голове…

Молодой, чуть выше среднего роста, в не новой но отлично сидящей на нём форме. Усталые но проницательные карие глаза, чисто выбритый подбородок. Словом, ничего примечательного. За ним в проёме двери, стояли ещё двое бойцов и главный врач госпиталя, её начальник. И вид у него был довольно встревоженный, если не испуганный.

Не вставая с места Наринэ подняла голову, оторвавшись от бумаг, и посмотрела на него своим «особым» взглядом:

— Да, это я. Вас не учили что прежде чем войти неплохо бы и постучаться? Здесь могла быть пациентка в неодетом виде! — таким голосом она осаживала тех кто, по её мнению, слишком много о себе воображал.

— Но её здесь нет! — не смутившись, чекист демонстративно обвёл взглядом кабинет и закрыл дверь, оставив своих подчинённых и главврача в коридоре. — Младший лейтенант государственной безопасности Подорожный Валентин Николаевич! — наконец представился он, отработанным движением выхватив из нагрудного кармана красное удостоверение и на несколько секунд раскрыв его перед врачом. А потом, не спрашивая разрешения, уселся на стул прямо перед ней. Сняв свою фуражку положил её на стол и улыбнулся.

Вот только Наринэ ясно видела что улыбка эта была явно не искренняя. Так улыбаются просто из вежливости, чтобы расположить собеседника к себе, хотя на самом деле плевать ему на её настроение. Раздражение на такого, по мнению женщины, наглого сотрудника НКВД преобразовалось в нешуточную злость. Конечно, она отдавала себе отчёт кто перед ней сидит и чем чревато такое отношение к человеку представляющему всесильное ведомство, круглые сутки бдящее за гражданами и оберегающее их от всех врагов, внешних и внутренних. Но Наринэ не боялась. Потому что знала что за ней нет никакой вины, никаких преступлений, так что пусть боятся те кто хочет причинить вред первой в мире стране рабочих и крестьян. А она чиста перед законом! К тому же ей претило испытывать трепет перед таким молодым чекистом. Ну сколько ему? Максимум лет двадцать пять — двадцать семь! А ей уже… впрочем, не важно.

Поэтому она спокойно посмотрела ему в прямо в глаза, не опуская их. Такое бодание взглядами продолжалось секунд пять. Почему-то ей казалось важным выдержать этот напор, не отступить. А потом, когда давление взгляда стало тяжёлым, она