Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1. - Георгий Михайловский

В ответ на мой отказ назвать новых кандидатов на пост товарища министра Нератов сказал мне с улыбкой: «Тем хуже для вас, так как у вас будет некомпетентный начальник и вам придётся нести единолично обязанности юрисконсульта». Я спросил, скорее из вежливости, о моём прямом начальнике Мандельштаме и получил стереотипный ответ: «Мы ему послали телеграмму». Через несколько дней после этого на место Нольде был назначен Александр Михайлович Петряев. Назначение это, первое при Терещенко, было соответствующим образом представлено широкой публике. В биографической газетной заметке указывалось на «демократическое» происхождение Петряева, его отдалённость от придворных интриг, его знания, работоспособность и т.д. Не лишено значения, что впервые «демократическое» происхождение становилось положительным, достойным газетной рекламы качеством. Но гораздо интереснее было то, что именно председатель нашего комитета служащих становился прямым начальством над всем личным составом министерства, так как заведование кадрами служащих входило в компетенцию второго товарища министра.

Думаю, что помимо всех объективных заслуг Петряева и пресловутого «демократического происхождения» одной из главных причин была именно его популярность среди служащих. Это, возможно, была и награда Петряеву за умелую ликвидацию грозившего принять серьёзную форму личного конфликта между Терещенко и ведомством в связи с уходом Милюкова, Нольде и Струве. В самом деле, без того, что можно было бы назвать, с милюковской точки зрения, «предательством» Петряева в отношении комитета и что в действительности было единственным достойным выходом из положения, уход Милюкова никогда не прошёл бы так бесследно. Терещенко был обязан Петряеву. Как далеко зашёл их предварительный сговор и обещал ли Терещенко Петряеву с самого начала пост товарища министра, я не знаю, но думаю, что этого не было, так как мне известно, что Терещенко несколько раз до назначения Петряева пытался склонить Нольде взять обратно свою отставку.

Новое окружение министра

Назначение Петряева товарищем министра очевидно лишило его возможности занимать выборную должность, тем более должность председателя нашего комитета. Он созвал для этой цели наш комитет и в прощальной речи сказал, что надеется и впредь на поддержку комитета и со своей стороны станет всегда привлекать его в тех случаях, когда это будет вызываться обстоятельствами. На это наш товарищ председателя, теперь председатель комитета, князь Л.В. Урусов, которому было суждено сыграть такую выдающуюся роль при начале саботажа осенью 1917 г., ответствовал с необычайной серьёзностью, сказав о «предстоящих испытаниях», которые, быть может, заставят всё министерство искать спасения в нашей организации. Это было смело, показалось некоторым претенциозным, но оказалось пророческим.

В знак того, что мы не рвали с А.М. Петряевым, мы предложили ему почётное председательство в нашем комитете, что он с благодарностью принял. На место Урусова, то есть товарища председателя, мы выбрали Владимира Ивановича Некрасова, бывшего раньше генеральным консулом в Персии, человека, как оказалось, имевшего непосредственные отношения с некоторыми влиятельными членами Временного правительства. Через несколько дней после этого фон Клемм, бывший давно уже начальником Среднеазиатского отдела, был уволен и на его место был назначен В.И. Некрасов. Положительно, наш комитет становился силой, тем более что Некрасов продолжал и после назначения оставаться товарищем председателя комитета. За этими назначениями последовали и другие, на место Петряева на столь важный в дипломатическом отношении пост, как пост начальника Ближневосточного отдела, был назначен Алексей Константинович Беляев. Все три новых назначения — Петряева, Некрасова и Беляева — отличались тем, что они решительно рвали с нашим традиционным делением всей ведомственной службы на дипломатическую и консульскую, так как все три вышеназванных лица шли до сих пор по консульской службе, а попадали вдруг на чисто дипломатические места, при этом крупного политического значения.

Таким образом, новый молодой министр, так мило пошедший навстречу ведомству по самым существенным вопросам внешней политики, явно окружал себя новыми людьми — испытанный способ для перемены политического курса. Однако то обстоятельство, что все отмеченные назначения касались людей, в ведомстве популярных, говорило в пользу сохранения хороших отношений между министром и ведомством, и второе назначение министра Февральской революцией не имело катастрофического характера в дипломатическом отношении. Лозунг «сохранения министерства», выдвинутый Милюковым, несмотря на некоторые личные перемены в персонале ведомства, проводился неуклонно и М.И. Терещенко во всё время его управления министерством.

Самым опасным моментом в этом отношении был вопрос об уходе Нератова — вопрос, решённый Терещенко в самый момент его прихода в министерство. Уже и прежде в печати левее кадетов указывалось на Нератова как на цитадель царской дипломатии. Неудивительно поэтому, что, как только Петряев был назначен товарищем министра, Терещенко прямо сказал ему, что думает уволить Нератова и назначить его, Петряева, на место Нератова, то есть сделать его своим первым помощником во внешней политике. На это, однако, Петряев не согласился, к его чести, и стал убеждать Терещенко, что ему как молодому человеку и совершенно неопытному в дипломатии не следовало бы с таким лёгким сердцем увольнять людей, которые могут ему пригодиться. Он тут же рассказал, какую роль Нератов играл до сей поры в министерстве.

Терещенко несколько раз возвращался к мысли об увольнении Нератова, но смелый всё же для подчинённого лица аргумент Петряева о молодости и неопытности самого Терещенко в таком деле, как внешняя политика, был настолько убедителен, что Терещенко вскоре сам стал ярым защитником Нератова и отстоял его от всех нападок в прессе и Временном правительстве. Влияние Нератова при Терещенко возросло ещё более, чем при Милюкове, так как, в отличие от последнего, Терещенко не имел своих собственных взглядов, не говоря уже о какой-то программе внешней политики, а для того чтобы идти по проторенной дорожке, у Терещенко не могло быть более удачного советника, чем Нератов. Полное отсутствие самостоятельности и та «молодость и неопытность» нового министра, о которых так бесстрашно говорил Петряев ему в лицо, делали из него послушное орудие в руках ведомства, чем и объясняется то, что хорошие отношения между министерством и Терещенко продолжались до самого конца, то есть до большевистской революции.