Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания - Вольфганг Сартор

Не будем судить их слишком сурово. У прежних поколений тоже была определенная этика в делах, определенный point d’honneur766 – блюсти честность в делах, «быть джентльменом», как метко говорят англичане. Ныне это, увы, редкость. Такая категория давних представителей haute finance, кажется, вымерла, повсюду распространяются нувориши, в особенности после войны, все классы общества охвачены доселе невиданным luxe tapageur767, погоней за материальным благополучием, за быстрым обогащением при минимальном труде. Если бы старые почтенные энергичные представители прежних поколений ныне восстали из гроба, они бы руками всплеснули, глядя на то, что творится в мире, а особенно в Москве, милой, старой, солидной Москве. Ныне она – центр коммунизма, очаг мировой революции, цитадель убийц, воров, мошенников со всего мира. Думаю, от отвращения старики бы немедля опять забрались в свои гробы. Мне вспоминается одно высказывание старого г-на Кинена. Как-то раз я сидел в его приватной конторе в Париже, на улице Граммон, и он по привычке дотошно выспрашивал меня о московских фирмах, об их кредитоспособности и проч. А при этом обронил касательно нуворишей: «Поверьте мне, люди, которые за два-три года становятся миллионерами, задели рукавом тюремную стену».

О большинстве теперешних миллионеров можно сказать почти то же самое. В наши дни сталкиваешься с историями, от которых волосы дыбом встают!

Вижу, я опять увлекся философскими размышлениями, опять позволил себе отвлечься от главной темы моего сегодняшнего письма, стало быть, revenons à nos moutons768 и в первую очередь займемся un mouton égarré, сиречь паршивой овцой. Вам ведь хотелось что-нибудь разузнать об «Ахенбахе и Колли» – ну что же, могу и в этом плане Вам услужить! Герман Ахенбах, по-русски Герман Васильевич, приехал в Москву приблизительно в одно время с Киненом, Боршаром и др. Родом он был из Рейнской области, из Дюссельдорфа или из Кёльна, само собой без денег, зато с превосходно подвешенным языком, сарказмом и смекалкой. Женился он на барышне Редлих769, дочери бывшего компаньона «Ценкер и Колли». Мой отец хорошо знал эту семью и молодую барышню и, поскольку барышня ни за что не желала выходить за Ахенбаха, почел своим долгом переговорить с Ахенбахом и убедить его не настаивать на союзе. Мамаша Редлих, однако, настаивала, и в итоге Ахенбах на всю жизнь стал моему отцу врагом.

Вместе с молодой женой Ахенбах уехал в Малую Азию, в Смирну, где и открыл свое дело. Там у него родились дети, которые там же и умерли, а после того, как он вдобавок обанкротился в Смирне, он вернулся в Москву и искал капиталиста, чтобы основать новую фирму. Капиталиста он нашел в лице молодого Генри Колли, сына Джеймса Колли, прежнего компаньона Йозефа Ценкера. Генри Колли был единственным сыном Джеймса и унаследовал от отца изрядное по тогдашним понятиям состояние – около 600 тыс. рублей. Вот так возникла фирма «Ахенбах и Колли-мл.».

Ахенбах имел опыт, а Колли – капитал; 50 лет спустя опыт имел Колли, а деньги – Ахенбах! Не хочу ничего утверждать, однако в конце 80‐х или в начале 90‐х годов прошлого века, когда Ахенбах скончался, после него осталось около 1,5 млн рублей, а после смерти Колли остались те 600 тыс. рублей, которые он унаследовал. Кстати, Колли приходилось кормить очень большую семью – человек десять детей и жену, урожденную Кампиани, которая умела de faire l’argent rouler770. Сам Колли был маленький толстяк, весьма флегматичный, безынициативный, совершенно под властью Ахенбаха и своей жены, урожденной Кампиани. Ахенбах – полная ему противоположность: очень живой, предприимчивый, маленький, сухой и нервный. Я знал обоих, у Колли никогда не бывал, но Ахенбах, je dois lui rendre sette justice771, никогда не переносил на меня антипатию, которую питал к моему отцу. Несколько раз он приглашал меня на обед в свой старый дом неподалеку от Чистопрудного бульвара. Странный был дом, двухэтажный, посреди большого двора, заполненного штабелями тюков с хлопком. Отделка, мебель и проч. напоминали старину эпохи бидермейера, пахло табаком и старыми книгами. Когда я бывал у него, он жил совершенным холостяком, так как жена с единственной дочерью Кларой772 переехала в Баден-Баден.

Был у них и сын, в 20 лет на верховой прогулке он упал с лошади и сломал шею. Моя матушка, которая знала его, рассказывала, что это был весьма обаятельный юноша. После смерти сына г-жа Ахенбах, как я уже говорил, переехала в Баден-Баден, где в те годы собиралось русское общество. Вам достаточно прочитать «Дым» Тургенева, написанный в 1862 году в Бадене773.

В собственных роскошных виллах там жили князь Меншиков774 (последний в роду), я еще видел, как он ездил на тройке по Лихтенталер-аллее, две семьи Гагариных775, Скобелевы776, Хрептович777, знаменитая певица Виардо, урожденная Гарсиа778, и ее обожатель Тургенев, имевший собственную виллу, которую до сих пор называют Тургеневской, хотя после 1870 года Тургенев продал ее Ахенбаху779.

Одна из сестер госпожи Ахенбах, тоже урожденная Редлих, вышла в Гамбурге за Александра Иустиновича Руперти. Мадам Руперти была очень хороша собой и имела сыновей – Эдгара, Альфреда, Александра и Эрнста Руперти780. В Гамбурге Руперти обанкротился, и Ахенбах взял его в свою московскую фирму, однако жена и дети переехали в Баден-Баден, где я с ними позднее и познакомился.

По окончании баденской гимназии Эдгар и Альфред также приехали в Москву к дядюшке Ахенбаху.

Нелегкая школа для мальчиков, но хороший урок; папаша Руперти много страдал от характера Ахенбаха. Во время Франко-прусской войны 1870 года дочь Ахенбаха Клара781 познакомилась в одном из военных лазаретов с молодым кавалерийским лейтенантом графом Августом фон Бисмарком, влюбилась и к вящему удовольствию старика Ахенбаха стала графиней Бисмарк. Ахенбах незамедлительно купил прекрасное имение Лилиенхоф (ныне оно принадлежит Максу Вогау) и подарил зятю. Бисмарк в ту пору служил гусаром в Дюссельдорфе, а затем перешел в Школу верховой езды в Ганновере, где я позднее познакомился с ним и его женой; после бременской гимназии я полтора года провел в Высшем техническом училище в Ганновере и жил в староганноверской чиновной семье, где двое сыновей служили офицерами. После Ганновера Бисмарк был переведен во 2‐й гвардейский драгунский полк в Берлине, где и оставался до начала правления кайзера Вильгельма II. Жизнь в Берлине обходилась недешево. Бисмарк держал четверку лошадей, катался в Тиргартене782 и жил